"Останься", автор Ociwen

[potfiction]

Название: Останься
Автор: Ociwen
Перевод: in between days
Бета: по направлению к свану
Фандом: Prince of Tennis
Пейринг: Нио/Ягюю
Рейтинг: R
Статус: завершен
Дисклеймер: не мое
Разрешение на перевод получено
Предупреждение: в тексте встречаются упоминания о китайской кухне и динозаврах.

Краткое содержание: Однажды Нио исчезает. Ягюю не уверен, что это имеет значение.


Однажды Нио исчезает.

За два дня до этого они разговаривали.

Планы были какими-то невнятными и расплывчатыми. Нио подкатил к Ягюю на лестнице, где они ели ланч. У Ягюю было бенто из супермаркета и желе из Санкруса. У Нио – загадочное «особое карри» из школьного кафе. Он стащил у Ягюю креветку. Тот ничего не сказал.

- Я-а-а-гюю, - протянул Нио, откинувшись назад и почесав волосы. - Ты занят в среду?

Ягюю покачал головой.

- Хочешь куда-нибудь сходить? – спросил Нио. Он наклонил голову в сторону, но на Ягюю не взглянул. Бетонные стены школы были куда интересней. – В караоке?

- Полагаю, можно, – пожал плечами Ягюю.

Нио фыркнул. Волосы спрятали его глаза, но не ухмыляющийся рот.

- Будем валять дурака с переодеваниями и диснеевскими песенками?

- Если хочешь, - моргнул Ягюю.

- Если хочешь, - сказал Нио. Толкнул Ягюю плечом в бок, заставив того отступить к стене. Ягюю поправил очки. Нио добавил:

- Это ты у нас любишь переодеваться. Я просто делаю отдолжение.

Даже шуточки Нио не могли заставить Ягюю покраснеть.

- Хорошо, - ответил он и принялся за желе. Нио ткнул Ягюю в другое плечо своими палочками. Кончики были испачканы карри. Ягюю заметил крохотное пятно на форменной рубашке и нахмурился.

- Значит, встречаемся на станции. После школы. Тот выход, где кофейня.

- Будем звать команду? – спросил Ягюю. Нио поднялся на несколько ступенек, прежде чем остановиться вполоборота и пожать плечами. Он ушел, как обычно, ужасно ссутулившись, бросив Ягюю лишь: «Давай, может, в семь».

Нет, это на самом деле было очень невнятно.

***

По средам дополнительные занятия начинались поздно. Ягюю пришел на место встречи в половине восьмого. Нио вечно опаздывал, так что можно было не беспокоиться. Ягюю потянулся было в карман за мобильным, как вдруг чей-то пронзительный голос позвал его по имени.

Девушки запорхали вокруг него, все пять, у каждой на руках были тяжелые пакеты, а пальцы упрятаны в кричащие розовые перчатки. Ягюю улыбнулся одноклассницам.

- Добрый вечер.

- Не хочешь перекусить? – спросила одна из них. Она была самой шумной, но и остальные закивали, затараторив что-то одобрительное. Их голоса убеждали Ягюю согласиться и пойти с ними.

– Мы были бы так рады!

Ягюю заколебался. Еще раз взглянул через плечо в кофейню. Он ничего не обещал Нио. И договоренность была очень смутной, так что скорее всего команда уже вовсю развлекалась в караоке-баре. Было бы невежливо их прерывать.

Он стоял прямо перед забегаловкой, где готовили рамен. Ее вывеску украшал енот. Енот ухмылялся, как Нио. Ягюю улыбнулся про себя такой мысли.
К тому же, у девушки, схватившей его за руку – Моко-чан? Или ее подружки? – была широкая улыбка и большая грудь, которой она слегка прижалась к Ягюю. Они хором упрашивали его, и эта грудь взволнованно колыхалась.

- Ладно, - сказал он. – Если это не причинит никому неудобств.

Две девушки взяли его под руки, и еще три шли позади. Ягюю сдержал самодовольную улыбку, грозившую появиться на лице.

Нио-кун поймет. Он и сам поступил бы так же.

***

Но вместо этого Нио пропал.

Может, в тот самый день, а может, днем позже. Его не было в школе. Не было на тренировке. Он не отвечал на звонки, смс и электронную почту.

Два дня спустя Ягюю заявляется к Нио домой. Это происходит в пятницу. Он стучит в дверь и расправляет плечи. Отряхивает полы школьного пиджака.

Дверь открывает мать Нио. У нее красные опухшие глаза. Очевидно, что она недавно плакала, но сейчас кивает головой и приглашает Ягюю войти.

- Пожалуйста, - говорит она. – Если хочешь. И шмыгает носом.

Ягюю качает головой.

- Нет, - отвечает он. – Спасибо, но я лучше пойду.

Ему неловко слышать, как мама Нио шмыгает носом и начинает плакать. Ягюю ерзает. Извиняется за вторжение. Ему следовало бы догадаться, что дома Нио тоже не будет.

Несмотря на то, что Нио любил воображать себя этаким бунтарем, он им не был. Он каждый вечер делал домашнее задание. Появлялся на тренировках и не воровал из магазинов. Он красил волосы и спускал деньги на водяные пистолеты, но никогда еще не убегал из дома.

Ягюю не знает, что и думать.

Он не зависит от Нио. Он не нуждается в Нио. Если Нио решил уйти – неважно по какой причине – Ягюю может это принять.

***

Жизнь без Нио стала легкой.

Ягюю стал самим собой – полностью.

Он просыпается, он идет на тренировку. Если ему нужно поработать над обменом ударами, он играет с Янаги. В душевой они разговаривают о литературе и задании по английскому, которое дал им Бронвин-сенсей на прошлой неделе. Если Ягюю нужно поработать над ударом слева, он играет с Джакалом. Подачи Джакала летят быстро, сильно, со свистом разрезая воздух. Возбуждение пронизывает все тело Ягюю, словно электричество, текущее по руке, когда он размахивается, чтобы отбить мячик.

Ягюю ходит на занятия. Ходит на совещания старост – с Санадой. Он делает записи в блокноте А4: на полях больше нет никаких закорючек, все листы на месте. У Ягюю аккуратный и мелкий почерк. Никто не таскает у него ручки, теперь в сумке всегда есть три запасных.

По средам и четвергам Ягюю посещает дополнительные занятия. Он сидит на жесткой скамье по три часа кряду и не обращает внимания на урчание в животе. Он заполняет блокнот А4 заметками по математике (предмету, который удается ему хуже остальных) и замечаниями насчет вступительного экзамена по английскому.
За ужином отец упоминает Гарвард. Мать упоминает Канаду.

- Там дешевле, - говорит она.

- Факультет медицины лучше в Гарварде, - отвечает отец. Они не спрашивают мнения Ягюю, а он его не предлагает. Он еще не спит, но очень устал. Сидит с прямой спиной и доедает рыбу. Увитые плющом здания в его воображении кажутся вполне симпатичными: приятно иностранными, но достаточно знакомыми, чтобы не вызывать дискомфорт. Он может прожить подобную жизнь, не задумываясь. Легко поддаться самой мысли о том, что можно учиться за рубежом, если оценки достаточно высоки. Легко позволить родителям решать за него, и следовать правилам, и слушать учителей, и быть хорошим мальчиком. Быть собой.

Ягюю читает перед сном. Делает домашнее задание, а потом достает книги. У них потрепанные переплеты и самодельные тканые обложки в цветочных узорах. Мама отстирала с обложек пятна, и теперь на арабесках нет и следа чернил. Он сидит на кровати, скрестив ноги, опустив плечи. Страницы книги слиплись. У одних загнуты уголки, на других пятна от еды и оставленные кем-то давным-давно крошки. Ягюю наклоняется и прижимает книгу к лицу. Бумага кажется сухой и тонкой. Еще чувствуется легкий запах типографии, но в основном пахнет воском для укладки волос и мокрой землей, резиновыми мячиками и зеленой жевачкой Лотте.

Что-то сжимается у Ягюю в груди. И горит. Он поворачивается на кровати, и раздается скрип матраса. Пружина покалывает его ягодицу, и он никак не может найти, на какой строчке остановился. Перед глазами все плывет, иероглифы сливаются, «ко» превращается в «два» превращается в «Ни…»

Ягюю закрывает глаза. Снимает очки, аккуратно кладет их на столик у кровати и выключает лампу. Настала весна, и за окном раздается низкое кваканье лягушек, а иногда – хор цикад. Ягюю лежит в кровати. Смотрит на потолок, но не видит его.

Он задерживает дыхание и ждет телефонного звонка, ждет стука в окно, ждет знака, но ничего не происходит.

***

Жизнь без Нио стала скучной.

Нет опаленных волос. Нет наручников, приковывающих его к ограде на крыше школы. Нет загулов, когда Ягюю приходит домой после полуночи и вынужден врать родителям, что занимался с кохаем и забыл о времени. Нет украденных книг, нет пропущенных тренировок, нет потерянных блокнотов А4, найденных три недели спустя запрятанными глубоко в шкафчик для обуви Нио.

Никто не приглашает Ягюю на косплей и рамен. Никто не появляется у него дома в половине девятого, не входит без спроса, не разглядывает его комнату. Нио трогал книжки Ягюю. Переставлял его учебники, вынимал мячики для гольфа из контейнеров, один за другим, и катал их по ламинированному полу. Нио облизывал палец и проводил им за ухом Ягюю. Теперь нет этих скользких следов, от которых Ягюю передергивало с ног до головы.

Проходя по школьным коридорам, он оглядывается, но нет никого с выкрашенными в белое волосами, кроме девочки с мелированием. Она и ее подружки машут руками, и свет ламп на потолке блестит на их пальцах. Жемчужные ноготки совсем не похожи на обкусанные ногти Нио. Ягюю улыбается в ответ и кивает. Смотрит на их груди.

Никто не нависает у него над плечом, не шепчет жарко на ухо: «У той, что посередине, самые классные, правда, Я-а-агюю? Представь только, как между ними мягко и тепло…»

Ягюю самостоятельно работает над своим «лазером». Это его удар – всегда был им и будет. Машина выстреливает мячами в его направлении, чпок – и Ягюю напрягается. Выпрямляется и опускает плечо. Делает шаг назад, размахивается, сужает глаза и концентрируется на желтой молнии, несущейся к нему через весь спортзал. Он машет ракеткой. Мячик оказывается тяжелым, и запястье Ягюю дрожит. «Лазер» несется вперед, но скорость не та.

Некому дотронуться до его руки шершавыми пальцами. Некому прищелкнуть языком и сказать, что у него слишком напряжена спина, недостаточно согнуты ноги, и Ягюю, какого черта ты так сжимаешь задницу, а, сахарная попка? Ягюю слышит голос Нио так же четко, как писк подающей машины.

Но с каждым днем он становится все тише.

С каждым днем Нио исчезает все больше.

Его школьные тапочки с испачканными носами однажды утром пропадают из шкафчика. Вместо них появляются другие, принадлежащие ученику, переведенному из Саитамы, которого зовут Като.

Шкафчик в теннисном клубе пустеет однажды днем. Старшеклассник Такеда, член клуба, собирает все в пластиковую коробку. Мать Нио забирает ее перед тренировкой.

Ягюю едет в автобусе – один. Двери открываются и закрываются с шипением. Он трогает свой мобильный, все еще теплый оттого, что лежал в кармане, и на экране появляются слишком хорошо знакомые кандзи, номер, который набирался слишком часто. Последний принятый звонок – три недели назад, четыре, пять. Дата становится неважной, и время проходит, пока за окном сменяют друг друга фургончики с рисом, пригородные районы и ярко освещенные салоны пачинко.

Никто не спросит Ягюю, хочет ли он поесть рамен в забегаловке с енотом. Никто не таскает Ягюю за волоски на руках – светлые и тонкие, едва заметные, но достаточно длинные, чтобы ухватиться и выдернуть их – остро, больно, резко.

Никто не предложит: «Хочешь сегодня побыть мной?»

Ягюю - это всего лишь Ягюю.

И ему одиноко.

***

Джакал едет в школу на велосипеде, Ягюю идет рядом. Облака на небе разошлись, но солнца все равно нет, и с канала тянет прохладой. Одинокий пластиковый пакет качается на волнах. Он белый, будто выкрашенный, и Ягюю чувствует, как странно перехватывает горло. Он откашливается.

- Прошло больше месяца, - говорит Джакал.

Ягюю кивает.

- Ты будешь играть в паре? – спрашивает тот. – Ну, если что, можешь иногда играть со мной, да и Бунта будет не против, наверное. Цепь велосипеда сдвигается, и Джакал крутит педали назад. Металлический звук шуршит, как вода. Деревья вокруг раскачиваются от ветра, и сакура роняет последние лепестки, словно розовые слезы. По ночам все еще бывает холодно. Даже сейчас Ягюю рад, что надел-таки школьный пиджак.

- Полагаю, буду играть там, где скажет капитан, - отвечает Ягюю.

Джакал прекращает крутить педали. Упирается ногами в землю. Велосипед слегка заваливается набок, когда он опирается локтями на руль. Ягюю успевает сделать два шага, прежде чем замечает, что Джакала нет рядом. Он оборачивается – достаточно для того, чтобы заметить, как Джакал смотрит на него, нахмурив брови.
Возникает неловкое напряжение. Ягюю поправляет очки – это нервная привычка, он знает, но не может остановиться и прикасается кончиками пальцев к переносице, к теплому металлу оправы.

- Джакал-кун?

- Разве ты не беспокоишься о нем? – спрашивает Джакал.

Ягюю моргает.

- Ты знал его лучше всех. Вы же менялись, - говорит Джакал. – Вы даже меня обманули!

Ягюю напрягается. Под теннисной сумкой на левом плече и школьной – на правом – у него взмокла спина. Левую руку покалывает, и он опускает глаза, глядя на порозовевшую ладонь. Эту руку он использовал, когда был Нио. Ягюю сжимает ее в кулак и убирает из виду, вновь поднимая глаза на Джакала.

- Я не он, - говорит Ягюю.

- Но вы были близки.

Недостаточно близки, думает Ягюю. И тут же отталкивает эту мысль в сторону. У него горит лицо, и на мгновение он закрывает глаза, пока свежий ветерок ерошит волосы и щекочет шею, словно это весна целует его.

- Я… не все о нем знал, - признается Ягюю. В горле будто что-то застряло, и звук его голоса тяжело повисает в воздухе между ними. Кроссовки Джакала скользят по педали, и цепь вжикает, металл о металл, никуда не двигаясь, пока длится молчание. Ягюю не знает, что сказать, чего ждет от него Джакал и почему так смотрит, поэтому он кивает головой и уходит под каким-то выдуманным предлогом.

Ягюю садится на автобус домой и едет в противоположном направлении. Проезжая под мостом, нависающим над дорогой, в сумрачном уголке Ягюю видит нечеткие очертания одинокого белого пакета. Он чувствует пустоту внутри.

Ни он, ни Джакал ни разу не назвали Нио по имени.

***

На столе у Ягюю есть фотография, сделанная еще в начальных классах старшей школы. За три недели до того, как они впервые поменялись. Нио забросил руку на плечо Ягюю и смотрит в объектив, многозначительно выгнув бровь и нахально, криво ухмыляясь. Ягюю поправляет очки. На фотографии он хмурится. Теперь же, чувствуя, как губы раздвигаются в улыбке, он вспоминает, почему.

В тот день было жарко. Середина июля, настоящая парилка, и они бегали вокруг кортов. Пятьдесят кругов, а может, сто – достаточно, чтобы взмокнуть и пропахнуть потом. Нио предлагал обнять всех членов команды по очереди, но никто не согласился, и тогда он обнял Ягюю.

- С потом даже лучше, - сказал он. – Так больше меня.

Он опустил липкую руку на шею Ягюю, и тот вздрогнул.

- Скоро тебе понадоблюсь весь я, сколько меня есть, правда? – шепнул Нио.

Дрожь снова пробежалась по Ягюю – до кончиков пальцев. Напряженный, налившийся кровью член запульсировал в шортах. Тогда он впервые посмотрел на Нио не только как на друга. Тем вечером, вернувшись домой, Ягюю достал из сумки грязную теннисную майку и принюхался. Она пропиталась его собственным потом, но запах Нио тоже можно было почувствовать: воск для укладки и мокрая земля, зеленая жевачка Лотте и чернила от шариковой ручки.

Вот оно, то, что Ягюю никогда не удавалось скопировать. Он мог сутулиться и засовывать руки в карманы. Мог надевать парик, контактные линзы и старые серые кроссовки Нио. Мог играть левой рукой и обеими делать «лазер». Мог растягивать гласные и огрызаться перед Санадой – господи, до чего же это было здорово!
Ягюю сузил глаза и фыркнул, глядя на Санаду.

- Я сниму их, когда захочу снять, - сказал он, дотронулся до утяжелителя на запястье и презрительно изогнул рот. Санада едва не отвесил ему оплеуху. Ягюю почувствовал, как волна адреналина проходит сквозь него, и это ощущение было в десять раз сильней любой победы на корте.

Однажды они с Нио поцеловались. Это произошло через три недели после первого обмена. Шел ранний, не по сезону, тайфун, был полдень, и они сидели в комнате Ягюю. Из-за кондиционера кожа Нио была холодной. Ягюю заметил это, когда тот задел его рукой, падая на кровать. Матрас заскрипел под их телами, и Ягюю увидел полоски грязи под ногтями Нио – тот не успел помыть руки после того, как они убирали на кортах. Не то чтобы это было важно сейчас, когда за окном выл ветер и бушевала вода.

Рот Нио был таким же липким, как его кожа. Они бежали домой к Ягюю под проливным дождем, и у Нио не было зонта. У него никогда не было с собой зонта. Он всегда стоял снаружи, промокший до нитки, ухмыляющийся, в то время как Ягюю предпочитал наблюдать за происходящим с крыльца. Ощущение, когда их рты встретились, было таким же: сначала неуверенные прикосновения губ, пока Нио проверял, как далеко собирался зайти Ягюю – как далеко он мог зайти.

Ягюю открыл рот. Он первый скользнул языком по зубам Нио, и он же вплел пальцы в его белые волосы. Они целовались. Кто-то застонал. У Ягюю перекосились очки. Они целовались дальше, Ягюю вжимался все глубже и глубже в рот Нио, пока тот, расслабленный, не ответил легким прикосновением руки к плечу. У Нио был влажный вкус, вкус зеленой жевачки, и глины с корта, а еще соли, но это, наверное, был просто пот с верхней губы. Ягюю был возбужден. Казалось, что тело натянуто, словно струна, что внизу живота все сильней и сильней сворачивалась невидимая пружина, когда Нио начал двигаться под ним и шептать его имя. Ягюю поцеловал его в шею. Нио потянулся к застежке на шортах Ягюю. Кончики пальцев скользнули по натянутой ткани, и по всему телу Ягюю рассыпался фейерверк ощущений.

Он задохнулся.

А потом раздался стук в дверь. Мама спросила, не заварить ли чаю, и они отодвинулись друг от друга без единого слова, без единого взгляда.

Это был их первый и последний поцелуй.

Ягюю снится, что он переворачивает камень в рюкзаке Санады. Под камнем он находит Нио – скрючившегося в три погибели, крошечного, глядящего на него из-под знакомой выбеленной челки.

- Вот ты где, - говорит Ягюю. – Я тебя искал.

Глаза у Нио черные, и он ощетинивается, покачивается, как енот, неуверенно поднимаясь на ноги. Он ничего не говорит, только облизывает губы, и зрачки его становятся все больше и больше. В них отражаются очки Ягюю – тот не уверен, но чувствует это, как чувствует холодное прикосновение Нио, влажную ладонь в своей руке.

- Почему ты не пришел раньше? – шепчет Нио. Голос прерывается, и он отворачивается. Что-то в Ягюю сжимается, очки сползают с переносицы, но он забывает их поправить. Вместо этого он потирает руку Нио, чтобы тот обернулся и взглянул на него. Чтобы Ягюю мог попросить прощения как следует.

Нио не поворачивается. Это Ягюю, всегда Ягюю тянет его за плечо. Нио двигается, как воздух, текучий и невесомый. Его тело падает на Ягюю, губы касаются уха, но ближе – никогда. Никогда – больше.

Ягюю просыпается, возбужденный, один, прежде, чем успевает поцеловать Нио. Рука крепко сжимает член, вена пульсирует под подушечкой большого пальца, пижама стала липкой и перекрутилась вокруг ног. Ягюю мастурбирует и кончает. Это интуитивная реакция, стремление к чистому физическому наслаждению – двигать рукой как можно быстрее, сильнее, чтобы волны ощущений сотрясли тело, чтобы сперма выплеснулась на пальцы.

Ягюю чувствует холодный укол в груди. Он принимает душ и особенное внимание уделяет тому, чтобы завязать школьный галстук как можно туже. Ему все равно кажется, что он задыхается, вот только непонятно, почему.

***

Может, он болен.

Может, ему одиноко.

Может, ему скучно, и в отсутствие Нио он перенимает его привычки.

Ягюю следует за Санадой. Перед ланчем идет урок рисования, посвященный натюрмортам. Ягюю рисует яблоки сорта фуджи в керамической миске на столе. Он
выводит округлые очертания и наклоняет карандаш то так, то этак, описывая гладкие дуги. Но взгляд его сконцентрирован на Санаде, который сидит в противоположном углу класса. Черные глаза напряженно изучают миску, а потом опускаются к листу бумаги. Он рисует с тем же усердием, с каким делает домашнее задание и играет в теннис. Может, он и не талантливый художник, но нарисованные им яблоки более чем удовлетворительны. Санада сводит брови над переносицей и поднимает взгляд к миске.

Такую посуду делают в Хаги. Глазурь совсем прозрачная и придает миске желтоватый оттенок. Рисунок Санады не может передать игру солнечных лучей на краю, карандаша недостаточно, чтобы рассказать о том, какого цвета яблоки.

Ягюю наблюдает за Санадой с холодным расчетом. Ему далеко до Янаги, но определенные выводы он тоже может сделать. Санада предсказуем: после звонка он соберет сумку и торопливо направится к своему шкафчику. Ягюю выскальзывает в коридор, чтобы не отстать. Шныряет между одноклассниками. Он ни на секунду не отрывает взгляд от Санады, возвышающегося над остальными учениками.

Он наблюдает за Санадой вот уже неделю. Тот запирает сумку в шкафчике, идет в школьное кафе, где заказывает ланч и, крепко держа поднос, поднимается по ступенькам. Ягюю отводит глаза. Сумка начинает сползать с плеча, когда он идет следом, стараясь держаться на расстоянии одного лестничного пролета. Его шаги легки. Конечно, до ниндзя ему далеко, но Ягюю ведет себя очень тихо.

Обычно Санада ест на крыше. Сегодня у Юкимуры встреча клуба. Сегодня Санада ест в комнате с татами. Сегодня Санада ест в одиночестве. Дверь за ним закрывается, но Ягюю подставляет руку и снова открывает ее.

Он поправляет очки. Губы изгибаются, хотя Ягюю не чувствует улыбки. Он не чувствует ничего: ни трепета в животе, ни того, как все внутри будто бы плавится. Под ногами, обутыми в школьные тапочки, мягкие татами. Пол в этой комнате прогибается и пружинит – не то что жесткий линолеум в коридорах.

- Санада-кун, - говорит Ягюю.

Санада поднимает на него взгляд. Кладет на место кусочек курицы, который собирался съесть, и сужает глаза – едва заметно, но достаточно, чтобы Ягюю заметил его раздражение, окаменевшую линию челюсти.

- Что тебе нужно? – спрашивает Санада.

Ягюю фыркает, смеется. Дотрагивается до переносицы, подперев другой рукой локоть. Смотрит налево. Санада сидит на полу, поджав под себя ноги. Ягюю нависает над ним. Легче нанести удар сверху, чем атаковать снизу. Все просто: преимущество на стороне Ягюю.

И Ягюю бьет первым. Он подходит к Санаде и смотрит на него сверху вниз. Санада начинает подниматься, хмурясь, но Ягюю резко прижимает его руками к стене. Положение выходит неловкое, и Санада моргает. Когда Ягюю наклоняется к нему, на лице у него написано недоумение.

- Санада-кун, - повторяет Ягюю.

- Что ты делаешь? – спрашивает его Санада.

Если честно, Ягюю не знает. Он не думает – иначе, с чего бы ему следовать за Санадой в комнату с татами во время ланча в тот самый день, когда Санада ест в одиночестве? Отговорка за отговоркой мелькают у него в голове. Он мог бы спросить о совете старост или задании по истории на следующий вторник. Мог бы спросить о тренировке, о том, что с ним не так с тех пор, как Нио исчез.

Нио исчез.

На мгновение Ягюю кажется, словно что-то разрезает его пополам. Быстро, едва заметно, но тень боли остается. Ягюю сглатывает. Видит свое отражение в блестящих черных глазах Санады: очки, узкие, плотно сжатые губы, облизывающий их кончик языка.

Может, Ягюю просто хочет узнать, почувствует ли он что-то кроме пустоты. Он прижимается ртом к губам Санады. Легкое возбуждение охватывает его, когда Санада напрягается. Плечи каменеют под пальцами Ягюю. Он уже делал это трижды. Первый раз – когда ему было тринадцать. Это была девочка, и произошло все после тренировки гольф-клуба. Он проводил ее домой. Она поблагодарила его в переулке недалеко от храма, через дорогу от школы. У нее были сухие, выпяченные губы и вкус вишневых конфет.

Третий раз случился в прошлом месяце. С девушкой из компании, с которой он ел рамен, спустя две недели после исчезновения Нио. Ягюю запустил руку ей под блузку, почувствовал ладонью напряженные соски. Волосы у нее были сухими и осветленными, а губы – липкими от блеска, который Ягюю потом целых пять минут оттирал, стоя под душем.

Вторым был Нио. Стоит только подумать об этом, пусть даже мимолетно, как Ягюю захлестывают воспоминания. У Ягюю встает. Санада открывает рот – может, это шок, может, любопытство, а может, вообще ничего. Его язык неподвижен. Он не сопротивляется, как это делал Нио. Не стонет, не шевелится. Ягюю целует его крепче. Опускается на него сверху и трется членом о его живот. Закрывает глаза и надеется почувствовать что-то другое, вкус зелени, а не жареной курицы. Санада отворачивается. Бьет Ягюю по руке. Тот не обращает внимания на боль и кусает губы Санады. Санада замирает. Ягюю отталкивает его руку, и та безвольно падает. Санада не дышит. Ягюю проводит языком по его зубам. Ничего особенного. Скучно.

Ягюю отстраняется и смотрит на Санаду. У того растрепались волосы справа. У Ягюю перекосились очки. Санада кажется расплывчатым по краям, и Ягюю не замечает следующего удара.

На этот раз он не игнорирует боль. Ягюю шипит и прижимает ладонь к щеке. Он поднимается с колен Санады, и с каждой секундой щеки его горят все жарче. Санада, несмотря ни на что, возбужден. Он ловит ртом воздух. Закрывает глаза на то краткое мгновение, когда бедра Ягюю прижимаются к нему. Их члены почти трутся друг о друга сквозь тонкую ткань летних форменных брюк.

В полумраке комнаты губы Санады кажутся слегка опухшими. Его ланч остыл, с подноса больше не поднимается пар. Ягюю опирается на противоположную стену. Татами поглощает звуки, когда он опускается на колени. Ягюю сглатывает слюну с привкусом жареной курицы. Ему кажется, что рот набит жиром и нечем дышать. Он откашливается и говорит:

- Я прошу прощения, Санада-кун.

Ягюю ждет очередного удара. Щеку покалывает от предвкушения. Он ждет, что его вот-вот назовут бездельником. Ждет, что Санада вызверится на него и начнет орать. Ягюю смотрит на плетение татами. В воздухе между ними висят крошечные пылинки. Стены приглушают звуки, доносящиеся из коридора.

- Почему ты не ищешь Нио? – спрашивает Санада. Губы его сжаты в тонкую линию. Глаза черные, как кепка, как волосы. Он пахнет дезодорантом и храмовыми благовониями. Не мокрой землей, не зеленой жевачкой. Что-то сжимается у Ягюю в груди.

Он поднимается, ничего не говоря. Уходя, кланяется Санаде. Извинения кажутся неуместными. Санада никому не расскажет.

***

Джакал и Янаги ждут его у велосипедной парковки перед школой.

- У Бунты репетиция, - говорит Джакал. Янаги в очках, и Ягюю спрашивает, не идет ли тот сегодня на дополнительные занятия – оказывается, нет. Сегодня вторник, и
на улице солнечно.

- Ты вообще знаешь, где искать? – спрашивает Джакал. Он идет и катит велосипед рядом с Янаги. Они в парке. Справа, возле храма, стоит забегаловка, где готовят такояки. Впереди фонтан. Прохладная водяная взвесь опускается на голые руки Ягюю. Земля под ногами мягкая, на деревьях появляются первые зеленые листочки.

- Не знаю, - говорит Ягюю.

На бетонном бордюре фонтана сидит ворона и косит на Ягюю влажным черным глазом. Дурак, говорит она.

- Теоретически, он не мог далеко уйти, - говорит Янаги. – С ограниченной суммой денег и без паспорта он, скорее всего, все еще где-то в радиусе ста километров.

Джакал смотрит на Янаги. Янаги моргает и на мгновение выглядит неловко. Ягюю мог бы засмеяться, но сдерживается. Янаги с честью выходит из положения,
добавив: «Плюс-минус пара километров». Он поворачивается к Ягюю. Они никуда не торопятся, перейдя с прогулочного шага на совсем уж черепаший среди вечнозеленых деревьев. Потрескавшиеся дорожки усыпаны иголочками, и те трещат под ногами Ягюю. Через дорогу от парка стоит семейный ресторанчик якинику с красной вывеской. Ягюю отворачивается. Рукам внезапно становится холодно.

- Ты и правда понятия не имеешь? – спрашивает Янаги.

- Вы, ребята, были друг другом. – добавляет Джакал.

Ягюю останавливается и смотрит на небо. Раздается грохот. Но это мог быть и проходящий поезд, летящий по рельсам за рядом домов и обвисающих линий электропередач.

- Что если он притворяется тобой? – спрашивает Джакал.

Тучи на небе сталкиваются, набегают друг на друга, и первые капли дождя разбиваются о землю. Ягюю хмурится. Облизывает губы. Вкус жареной курицы давным-давно исчез, но он сглатывает слюну и почти чувствует остатки чего-то зеленого и сладкого.

Кажется, что облака выплакивают слезы, на которые не способен Ягюю. Янаги и Джакал достают зонтики. Ягюю стоит под проливным дождем, одежда промокает и липнет к коже. Он выдыхает и уходит в другую сторону. С ветки дзельковы на него смотрит ворона. В воздухе пахнет дымом с жаровен из ресторана и озоном от надвигающейся бури.

Под ребрами вдруг что-то болит, это словно острый толчок. Ягюю хватается за грудь и ловит открытым ртом воздух. Он впивается пальцами в рубашку и мнет белую ткань. Ворона продолжает за ним наблюдать. Наклоняет голову, расправляет перья и чистит их своим черным клювом.

Джакал и Янаги ушли из парка. Дождь продолжает идти. Капли стекают по очкам Ягюю, мешают смотреть. Он садится на бордюр фонтана, брюки становятся влажными и теплыми. Неважно, что слова Джакала жужжат у него в ушах. Ягюю знает, что Нио не притворяется им.

Однажды Нио сказал: «Я нравлюсь себе». Он должен был сказать: «Ты мне тоже нравишься». Ягюю хотел услышать это хотя бы раз. Тогда он не понимал, но зато понимает теперь.

Буря идет с востока. Ветер дует с севера. Теплый липкий дождь, просачивающийся сквозь одежду Ягюю, оседает у него в костях. Непонятно как, но он знает, куда идти.

***

На уроке английского они делают презентации. Каждый ученик должен сказать от пяти до десяти фраз о том месте, куда ему хочется съездить больше всего, и все это – в будущем времени. Ягюю пишет свою презентацию за три дня до урока. Дважды проверяет грамматику. Он хочет попасть в Августу, штат Джорджия. Хочет посмотреть на соревнования Мастерс. Это соревнования по гольфу. Ягюю любит гольф. Он пишет на листе А4, вырванном из блокнота.

Презентации проходят в алфавитном порядке – по английскому алфавиту. Абе Моко-чан выступает первой. Бронвин-сенсей улыбается и велит начинать. Ягюю смотрит на грудь Моко. Рубашка наполовину расстегнута, под ней – белый кружевной лифчик. Она берет в руки лист бумаги и покачивается с ноги на ногу. Сегодня на ней короткая юбка. Кто-то из мальчишек свистит. Санада хмурится, царапает ручкой бумагу, но не поднимает глаз. Ягюю редко разговаривает с Санадой на уроках.
Он не разговаривал с ним с того самого дня.

- Я хочу поехать в Кисаразу, - говорит Моко. – Хочу увидеть Шоджоджи. Моим любимым стишком в детстве был Шоджоджи но Танукибаяши. Это поэзия про енота. Храм енота находится в Кисаразу. Вот почему я хочу съездить в Кисаразу.

Ягюю опускает ручку на парту. Наклоняется вперед и моргает. Внутри у него все похолодело и скрутилось в узел. Он не чувствует собственного пульса, но сердце колотится, как сумасшедшее. Ягюю дотрагивается до виска. Кожа взмокла и стала липкой. Он поднимается. Бронвин-сенсей кивает ему. Ягюю говорит: «Не поэзия, а стихотворение». Голос его звучит гулко. Он садится, и чувствует, как к горлу подкатывает тошнота.

Единственное, что Ягюю записывает на уроке в блокнот – это слово «Кисаразу».

Сквозь открытое окно в класс дует ветер с востока. Ягюю стоит возле учительского стола и держит в руках лист А4 – он отвечает последним. Ветер пахнет морем, солью и рыбой. Ягюю смотрит на то, что он написал. Когда он открывает рот, язык кажется деревянным, и он не может произнести ни слова. Взгляд скользит по строчкам. Солнечный свет пронизывает бумагу насквозь, и становится виден нарисованный на листе А4 енот. Та самая картинка, которую все время рисовал Нио.

Ягюю втягивает воздух сквозь зубы.

- Извините, - бормочет он.

Впервые он пропускает уроки. Не возвращается в класс. Вместо этого он забирает из шкафчика сумку, переобувается в кроссовки и выходит из школы. На небе сияет солнце, едва заметное из-за облаков.

В кошельке у Ягюю 2000 йен.

Билет на поезд в Кисаразу стоит 1890.

***

Сегодня среда, и Ягюю прогуливает уроки. Он покидает железнодорожную станцию с картой в руках. И понятия не имеет, с чего начать поиски.

Несмотря на сопровождающий его хаос и постоянные иллюзии, Нио подчиняется логике. Было бы логично, думает Ягюю, отправиться в храм Шоджоджи. Он поправляет очки и шагает вперед. Кисаразу пахнет рыбой, и морем, и знаменитым местным арахисом. Небо серое, и, несмотря на шум машин, воздух пронизывают крики чаек. Пешеходная дорожка вдоль трассы хрустит под кроссовками Ягюю. Он смотрит на сияющее в небе солнце и жмурится. Следует дорожным указателям.

Окрестности храма ничем не отличаются от тысяч подобных мест. Переплетающиеся дорожки, зеленые кустарники и заросли хосты. Беседки и места поклонения сделаны из светлой свежей древесины. Щебечут птицы. В воздухе витает аромат благовоний и моря, но нет и следа от воска для укладки или зеленой жевачки.
Вокруг ни единой души. Через дорогу, сквозь ветви вишен, давно расставшихся с лепестками, Ягюю видны пригородные дома. Их неприкрытая обжитость уродлива – на оградах висят футоны, снаружи составлены мусорные корзины. Ягюю поворачивает за угол. Имя Нио возникает на кончике языка, но он хранит молчание.

Все дорожки ведут в центр, к храму. Щипцы его крыши изогнуты и богато изукрашены. Повсюду свисают пурпурные драпировки. Старые фотографии цвета сепии стоят, с любовью оправленные в рамки, и лишь полуденная тишина возносит хвалу предкам. Вокруг храма тут и там – сотни ухмыляющихся статуй. Ягюю всматривается в эти пустые ухмылки, блестящие невидящие глаза, круглые белые животы, но все они безжизненны и молчаливы. Ягюю кладет монету в пять йен у подножия одной из статуй. Она выгорела на солнце и изрядно потрепа погодой, но все равно продолжает улыбаться ему.

- Пожалуйста, - шепчет Ягюю. Закрывает глаза и хлопает в ладоши.

Енот молчит.

Нио нет среди енотов. Он и сам не енот, и неважно, сколько он ухмылялся, валял дурака и закатывал глаза. Ягюю уходит из храма нахмурившись.

- Что теперь? – шепчет он. На часах десять минут третьего. В животе урчит. Последний раз он ел в семь утра. Из школы Ягюю вышел в форме, а переоделся уже в переулке за железнодорожной станцией. Постоянные подмены с Нио в прошлом году – и тот случай с Кайдо – научили его делать это быстро.

Он возвращается к станции и там поворачивает направо. Идет к морю. Небо кажется неспокойным, а море словно распухло. Скоро начнется дождь. Ягюю двигается на запад. Вдалеке, за заливом, находится Иокогама, дом. Он не знает, хотел Нио пропасть насовсем или нет. Одна часть Ягюю хочет, чтобы Нио испытывал какие-то чувства к дому и к нему самому. Другая задается вопросом, не хочет ли тот оставить все это в прошлом навсегда.

Ягюю не может выбрать, какое из предположений верно. Но оказывается в состоянии хотя бы заказать удон на ланч. В забегаловке сквозняк. Ягюю быстро опустошает тарелку, вытирает платком рот и уходит.

Он все еще не знает, куда направиться. Поднялся ветер, небо потемнело, нахмурилось, но дождя нет. Ягюю переходит дорогу на светофор. Проходит мимо магазинов и гипермаркета, за окном которого виден стенд с жевачками. На стенде целый ряд зеленой Лотте. Ягюю дотрагивается до груди. Ему больно дышать.
Он продолжает идти вперед. Ветер усиливается и пробирается под куртку. Морская соль в воздухе будто кусается, попадая Ягюю на лицо. Он закрывает глаза и сворачивает на тихую улочку. Вскоре груды пластиковых пакетов в канавах и обшарпанные велосипедные гаражи сменяются заброшенными площадками, поросшими редкой травой. Ягюю оглядывается через плечо. Он видит вдалеке поезд из Токио, подходящий к станции. С другой стороны, в море, на мелких волнах качаются лодки. На тротуаре мокрые пятна от капель дождя. По спине Ягюю пробегает дрожь.

Впереди еще одна заброшенная площадка, обнесенная по периметру забором. Над покосившимися досками торчат головы и смотрят на Ягюю. У этих монстров рога, трясущиеся шеи, клыки и фиолетовые животы. На указателе написано «Парк Динозавров», а поверх прибита еще одна дощечка с надписью «Закрыто».
Внезапный порыв ветра забирается Ягюю за шиворот. Волосы путаются, но он не пытается их пригладить, а вместо этого подходит к забору. В самом конце тот упирается в расписанную стену. Нарисованные на ней динозавры отшелушиваются и падают под ноги Ягюю. Кусочки краски хрустят под кроссовками.

В таком месте Нио мог бы быть. Ягюю выдыхает. Ворота у входа закрыты, но ему удается заглянуть за них. Высота стен – около восьми футов, но по правую руку от Ягюю стоит коробка сигнализации. Он делает глубокий вдох и берется за нее. У него нет гибкости Нио, нет его умения карабкаться по деревьям и гаражам, но он подтягивается вверх. Ноги соскальзывают. Ягюю хватается за забор и, поднапрягшись, переваливается на другую сторону.

Приземление отдается глухим звуком.

В Парке Динозавров пусто. Никто не слышит, как Ягюю стонет. Когда он поднимается на ноги, что-то хрустит в лодыжке. Он жадно глотает воздух и пошатываясь идет вперед. Лодыжка пульсирует от боли. Внутри парк кажется еще более заброшенным: серое небо приглушает радостные оскалы динозавров. Забытые велосипеды и давно не работающие автоматы с напитками одиноко стоят по углам. Дождь прибивает к земле пыль и мусор. Ветер воет и носится между пластмассовыми чудовищами.

Ягюю постукивает бронтозавра по пузатому колену и слышит в ответ гулкий звук. Он трогает защитные пластины анкилозавра, чьи пустые красные глаза смотрят в никуда. Здесь больше нет детей, которые карабкались бы по ним. Терпкий запах соли и озона притупляет ощущения Ягюю. У него холодные пальцы. Динозавры еще холоднее.

Ветер прибил к забору лист А4. Ягюю поднимает его, разглаживает пожелтевшую бумагу с обтрепанными краями. Это всего лишь школьный бланк с каракулями трехлетней давности. Ягюю снова кладет его на землю, предварительно сложив так, чтобы дождь не попал на рисунок.

- Где ты? – шепчет Ягюю.

Свет тускнеет, и сгущаются тени. Небо стало серым, как тротуар под ногами. Ягюю прячет руки в рукава куртки, но пальцы уже онемели от холода. Он спотыкается о камешек, и тот летит под ноги нависающему над площадкой плотоядному. Ягюю поднимает на него глаза. Тиранозавр ухмыляется в ответ. От этой улыбки у Ягюю в горле возникает комок. Он дотрагивается до бледного живота. У тиранозавра по два когтя на каждой лапе и дырка в пластмассовом колене.

На мгновение ветер затихает. Наступает тишина и слышно лишь мягкое постукивание соленого дождя по земле. Ягюю задерживает дыхание и прислушивается. Какая-то тень шевелится, следом доносится хруст гравия под кроссовками. Вот только это чужие кроссовки. Ягюю стоит окаменев, не шевелясь.

У него напрягаются плечи. Очки сползают с переносицы. Свежий порыв ветра срывает произнесенное шепотом имя с его губ. Резко, словно играя в теннис, он бросает взгляд через плечо.

Нио стоит сгорбившись у забора. Хитрая как у енота улыбка пропала. И только черные глаза остались прежними.

- Ты пришел, - вот и все, что произносит Нио.

***

Недалеко от берега среди стрип-клубов и занюханных баров прячется единственный китайский ресторанчик. Его выбирает Нио. Ягюю заказывает стандартное блюдо с курицей кешью и стеклянной лапшой. И три парных булочки со свининой. Он не голоден, но живот отчего-то скручивает в узел.

У Нио запали щеки. Он побледнел. Волосы отросли – на целый дюйм черных корней. В одежде появились дырки, и от него пахнет солью, и потом, и мокрой землей, но не зеленой жевачкой. Он запихивает в рот булочку. Под ногтями черные полоски грязи.

Ягюю дотрагивается под столом до его ноги. Нио закрывает глаза и напрягается, судорожно сглатывает. Кажется, что он еще глубже прячется в своей заношенной кофте с капюшоном – изначально та, скорее всего, была голубого цвета. Ягюю не может смотреть на его исхудавшее тело, но и глаза отвести тоже не может.

- Почему ты сбежал? – спрашивает он.

Нио роняет палочки. Резко убирает колено подальше от руки Ягюю, и пальцы того зависают в холодном воздухе.

- Не здесь! – шипит Нио.

В поле зрения Ягюю нет ни одной официантки. Из-за спины доносится пение Джонни Кэша, и он морщится. Попытки Нио отстраниться лишают Ягюю остатков неуверенности.

- Ты сбежал, - говорит он. – Ушел, не сказав ни слова, и даже не рад, что я пришел за тобой, Нио–кун?

Он откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. Это причиняет физическую боль. Ягюю заставляет себя нахмуриться. Нио открывает рот. Вид его широко распахнутых глаз и прозрачной кожи наносит Ягюю удар, проникающий под ребра. От этого становится трудно дышать. Ягюю замирает и ждет ответа Нио.

Тот вскакивает со стула и выбегает на улицу. Из кухни в зал торопится официантка. Бумажные занавески колышутся в дверях. Ягюю отодвигает стул и встает, но успевает поклониться. Извиняется перед официанткой и оставляет последние десять йен на столе.

- Пожалуйста, простите нас, - говорит он, уходя.

Нио бежит к пирсу. Ягюю следует за ним по пятам. Он зовет его по имени, кричит. Море успокоилось, но солнце все еще прячется за тучами. Все потускнело и вода стала темно-серого цвета, совсем как потрепанные джинсы Нио. Его кроссовки шлепают по земле, оторвавшиеся подошвы словно ухмыляются Ягюю.

Нио бежит быстро, но Ягюю еще быстрее. Он выкладывается на полную катушку и, догоняя Нио, хватает того за руку. Нио вырывается, брызжет слюной, темные глаза странно блестят. С такого расстояния Ягюю видит его потрескавшиеся губы, синяки на руках и скуле. Это зрелище переполняет его грустью. Что-то в груди становится пустым и холодным, как кожа Нио.

- Почему ты сбежал? – снова спрашивает Ягюю. Нио морщится. Нио изворачивается. Хватка Ягюю становится крепче, пальцы впиваются сильнее. Нио больно – и Ягюю прекрасно осознает это – но не отпускает, даже когда тот шипит и вскрикивает.

- Почему? – спрашивает Ягюю. Нио дергается и бьет его коленом. Удар приходится в бедро, в опасной близости от паха, и только сейчас Ягюю понимает, что возбужден. Он делает шаг, сокращает расстояние между ними.

Нио дышит тяжело, жарко. Он так близко, что Ягюю чувствует его дыхание у себя на шее, чувствует, как по телу пробегает дрожь. Когда Нио начинает говорить, эта дрожь превращается в электрический шок.

- Ты так и не пришел тогда? – шепчет Нио. Его голос срывается, он отворачивается и пытается отнять руку. Он пытается поднырнуть под рукой Ягюю, но тот заступает ему дорогу. Ягюю достаточно часто изображал Нио, чтобы предугадать попытку побега. Достаточно часто изображал Нио, чтобы блокировать все его приемы.

Ягюю больше и тяжелей. Нио истощен; месяцы в бегах превратили мышцы на его руках в веревки, но он быстро сдается. Он опускается на колени, у него дрожит спина. Ягюю опускается рядом с ним. У него комок в горле, и очки сползают с переносицы. Ягюю дотрагивается до подбородка Нио, помня о синяках. Темные пятна могут быть следами грязи, а могут быть и чем-то большим.

Ягюю сглатывает, но слова все равно даются ему с трудом.

- Когда «тогда»? – спрашивает он.

Нио смеется. Этот звук назойливо звучит в ушах Ягюю. Нио поднимает на него мертвые глаза. В них отражается тусклое небо, но и оно исчезает, поглощенное расширенными зрачками. Нио смотрит за плечо Ягюю, но не на него самого.

- Это была среда, - говорит он.

Ягюю вспоминает.

- Это должно было стать свиданием, - невнятно бормочет Нио.

А Ягюю подумал, что это была шутка.

Нио закрывает глаза и шевелит губами, словно собирается что-то сказать, но не произносит ни слова. Он наклоняется влево, словно пьяный енот, и упирается руками в землю. Ягюю придвигается к нему, обхватывает рукой за талию, чтобы поддержать, и чувствует, как Нио сотрясает дрожь.

Ветер стих. В небе над ними кружат чайки. Ягюю видит одну, двух, трех птиц, парящих в высоте. Они следуют воздушным течениям и хранят молчание – как Нио.

Это должно было что-то значить, так и не произносит Нио.

Ягюю даже не знает, с чего начать извинения.

***

Остатки света исчезают в направлении запада и Токио. Не остается ничего, кроме алой ленты заката, пляшущей на поверхности воды где-то там, за сверкающим отражением города. Ягюю идет рядом с Нио, вдоль линии прибоя, в промокших кроссовках. Нио идет по песку. Ноги у него сухие.

Ягюю ничего не сказал, когда на глазах у Нио выступили слезы. Тот кричал, и назвал Ягюю засранцем, и ударил его в плечо. Схватил Ягюю за куртку и начал трясти. Ягюю все еще молчал, когда Нио упал ему на грудь. По рубашке растеклись влажные пятна, ткань прилипла к коже. Он дотронулся до волос Нио, до его щеки. Впервые за долгие недели Ягюю почувствовал тепло внутри.

Вокруг нет ни души – ни под деревянным пирсом, ни на пляже, усыпанном галькой – когда Ягюю сцеловывает прощение с губ Нио, упираясь ладонями в деревянный столб. Нио стоит спиной к столбу, и тело его кажется теплым и податливым, когда Ягюю прижимается к нему. Его язык отвечает Ягюю, и тот стонет. Он возбужден и трется о ногу Нио. Запускает руку ему под майку и тянет ее куда-то вверх. Нио запрокидывает голову. У него блестящие, немного опухшие губы. В сумерках сложно рассмотреть, какого цвета его кожа, когда он заливается краской и говорит Ягюю, что это слишком стрёмно, ты, очкастый идиот.

- Мне плевать, - шепчет Ягюю и проводит языком по шее Нио. Ягюю вылизывает его дочиста, стонет, уткнувшись носом в ключицу Нио. Задирает кофту с капюшоном и замызганную майку, обнаруженную под ней. Руки Нио ерошат его волосы. Руки Нио снимают с него очки.

Неважно, видит Ягюю или нет. Он чувствует вкус, ощущает очертания тела Нио. Он может царапнуть зубами его грудь, втянуть в рот напряженные соски. Он может стянуть джинсы с бедер Нио – тот настолько похудел, что даже ремень не помогает. Нио не жалуется на холод и дискомфорт, он жалуется только тогда, когда рот Ягюю отрывается от него. Он запускает пальцы в волосы Ягюю и толкает его вниз. Когда он шепчет имя Ягюю, голос его дрожит и прерывается. Ягюю лижет его чуть ниже пупка, и Нио втягивает живот.

Сумерки сгущаются все больше и больше. До Ягюю доносится смутный перезвон салонов пачинко и рокот моторных лодок в заливе. Лучше всего он слышит тяжелое дыхание Нио, когда открывает рот, и тот толкается вперед. Ягюю давится. Инстинктивное желание отстраниться мелькает на секунду в его сознании – в рациональной части – но сердце колотится о ребра изо всех сил. Кровь шумит в ушах, заглушая океан, когда Нио вздрагивает и кончает Ягюю в рот.

Ягюю тоже хватает ненадолго. Он поднимается на дрожащих ногах, колени превратились в желе. С Санадой не было ничего подобного. Он никогда не целовал Санаду так, что перехватывало дыхание и перед глазами сверкали звезды. Тугое напряжение в животе Ягюю взрывается, когда Нио дотрагивается до его кожи под рубашкой. Он стонет: «Масахару», - и оседает на Нио. Кожа на груди у того влажная: от пота, от соленой воды, а может, и от слез тоже.

Они одеваются. Нио моет руки в воде, и волны уносят сперму на дно, туда где плавает рыба. Остальное вытирается о брюки Ягюю. Вокруг по-прежнему никого нет, и ночь прохладна. Нио идет вперед, задевает рукой Ягюю и осторожно кладет эту руку ему на плечо. Никогда еще ощущение его крепкого тела рядом не было таким правильным. Галька созвучно хрустит под их кроссовками.

Нио останавливается. И Ягюю останавливается тоже, поворачивается к Нио и чувствует, как холодное беспокойство начинает шевелиться где-то внутри. Все смутно и расплывчато, кроме теплого тела Нио. Тот вздыхает. Ягюю хмурится.

Нио смотрит на воду. Его рука соскальзывает с плеча Ягюю, и беспокойство усиливается. Ягюю чувствует, что стоит на краю. Все его тело каменеет, в горле возникает комок. Он смотрит, как Нио наклоняется и поднимает плоский камешек. Камешек прыгает по воде дважды и исчезает под темной блестящей поверхностью.

- Яа-а-гюю, хочешь пойти куда-нибудь? В караоке? – спрашивает Нио. В слабой улыбке, с которой он поворачивается к Ягюю, отчетливо читается боль. Это шутка, но шутка не удалась. Ягюю качает головой – у него все равно не осталось денег.

Было бы так просто позвонить родителям и оставить Нио здесь. Было бы так правильно вернуться домой и притвориться, что он никогда не находил Нио. Ягюю мог бы прожить жизнь сам. Мог бы поступить в университет в Америке и изучать медицину. Его жизнь могла бы подчиняться плану и шаг за шагом вести его к взрослению.

Но Нио никогда не будет частью всего этого.

Ягюю может выбрать увитые плющом здания и университетские лекции, а может – каменистый пляж и грязного мальчишку, который хочет его так сильно, что никогда в этом не признается.

На самом деле выбора нет.

Ягюю берет Нио за руку. Переплетает их пальцы. Рука Нио безвольно болтается, пока Ягюю не стискивает ладонь. Он обнимает Нио, но тот не отвечает. Его взъерошенные волосы щекочут нос Ягюю – немытые, пахнущие солью и маслом из китайского ресторанчика. Стоя так близко, в свете, льющемся из витрин и салонов пачинко там, на пирсе над ними, Ягюю видит цвета енота в волосах Нио: черное на белом.

Он закрывает глаза и негромко говорит:

- Давай останемся здесь еще немного.