Классика и грибы.

[potfiction]

Название: Классика и грибы.
Автор: Noa Streight
Фандом: Prince Of Tennis
Рейтинг: NC-17
Жанр: slash, Humor, вдохновенный психоделик)))))
Пейринг: Ибу Шинджи/Камио Акира
Посвящается: маньячному электровенику – xelllga
Содержание: Ибу Шинджи и его бур-бур-бур…
От автора: Исходник этой сцены был написан на рпг-форуме «Готика: Мир Теней» в октябре 2006 года, Эмануэлем и мной. И тут вдруг мне приспичило переделать сцену в фанфик – от почеркушек трёхгодичной давности, правда, ничего не осталось, кроме самой идеи.
Отказ от прав: Персонажи фика принадлежат их создателям. Автор фика не извлекает материальной выгоды от их использования. Размещение фика на других ресурсах – с согласия автора. Ссылки на фик – приветствуются.

Если вы не согласны со мной, значит, вы меня просто не слушали.
Неизвестный автор

– Тебе не кажется, что испытывать свою экспериментальные пищевые добавки на обывателях негуманно? – Ойши в который раз попытался пробудить в Инуи любовь и терпимость к ближним своим.
– Предпочитаешь, чтобы я это тестировал на команде накануне соревнований? – информационный маньяк Сейгаку помахал у вице-капитана перед носом вилкой, с наколотым на неё образцом.
Предпополагалось, что это – грибочек.
Ойши слегка побледнел и постарался плавно, чтобы Инуи не обидеть, отодвинуться от вилки с «радиоктивной медузой с Юпитера». Рядом с этим грибом – даже самый злокачественный из мухоморов смотрелся бы как вкуснейший и безобиднейший король шампиньонов. Инуи пожал плечами и набрал номер на мобильном телефоне:
– Алло. Это Инуи. Два объекта поравняются с тобой через минуту и двадцать семь секунд. Приступай к наблюдению, Кайдо. – улучшив минутку, Инуи позвонил всем своим подневольным помощникам: Кайдо, Момоширо, Кикумару, Эчизену и Фуджи. Впрочем, если у ребят не было иного пути отвертеться от дегустации грибочков, то Фуджи согласился провести наблюдение за «жертвами кулинарии» из любви к искусству. Хотя и внёс контр-предложение – не устраивать балаган в парке, а прислать грибное ассорти в подарок команде Хётея или Риккайдая и потом на них полюбоваться.
Ибу Шинджи и Камио Акира срезали часть пути через парк. Тренировка выдалась та ещё и оба они слегка привяли.
– Спорт: развлечение до седьмого пота. Серьёзный спорт не имеет ничего общего с честной игрой. Серьёзный спорт – это война минус убийство. – меланхолично вещал Ибу себе под нос, переваривая впечатления от тренировки.
Наверное, поэтому Камио первым обратил внимание на безмерно ярких цветов скособоченную палатку, которая собрала вокруг себя изрядное количество народа.
«Пирожки с грибами – обогатят вас впечатлениями на всю жизнь!» – извещала «скромная» вывеска.
Камио придержал друга за локоть, вынуждая остановится и кивком указал на палатку.
– В природе существуют ярко окрашенные насекомые, которые по разным причинам, например, потому что снабжены жалом или благодаря способности выделять ядовитые или отталкивающего запаха и вкуса вещества – защищены от нападений врагов. Яркий окрас служит предупреждением для тех, кому придёт блажь на них покусится. Правда, индустрия рекламы имеет к природе опосредованное отношение, но ты понимаешь, что я хочу сказать? – к тому моменту, как Шинджи договорил, напарника рядом уже не было. Используя свою скорость на полную катушку, тот ввинтился в толпу, вырос перед прилавком и отхватил несколько пирожков до того, как очередь успела возмутиться подобной наглости.
Камио вернулся к товарищу и вручил ему половину угощения.
– Что ты там говорил про насекомых? Знаешь, за последний час мой желудок, кажется, переварил всё что мог и принялся есть сам себя. Так что мне всё равно, чего насовали в эти пирожки, главное, чтобы много и по умеренной цене.
«Фудомине. Бедняжечки, всё-то им не везёт…» – заполучив два столь удачных объекта для исследований, Инуи без колебаний свернул палатку и, поручив вещи Ойши – отправился проводить наблюдения.
– А вкусные пирожочки оказались. – поделился впечатлениями Камио, когда они добрались до дома.
Родители с сестрой два дня назад отправились посетить горячие источники и как-то само собой получилось, что Шинджи на это время переселился к Акире.
– У меня голова кружится, – пожаловался теннисный гений, сразу же увалившись на кровать. Красноволосый бросил на него исполненный сочувствия, но с какой-то лукавинкой взгляд и ушёл в душ. Не дождавшись жалости и сочувствия в материальном воплощении (хоть бы поцеловааал!) – Шинджи отправился через весь дом во вторую ванную комнату.
Ритмы-ритмами, а управился он быстрее напарника. Обмотал бёдра полотенцем, скорее, в качестве дани неким условностям, чем по необходимости и вернулся в комнату Акиры, превратившуюся в их общую спальню.
Голова прекратила болеть, но начались проблемы с периферийным зрением – окружающее виделось отчётливо лишь под прямым взглядом, а так – плыло и кружилось, а ещё мысли приобрели какое-то странное направление.
Впрочем, Акира вернулся и гению стало не до собственного потока сознания. Он разлёгся на кровати и притянул к себе юношу. Чмокнул в мокрое после купания темечко и тихонько рассмеялся: жизнь удалась!
– Кстати, если соберёшься на корт, чтобы самостоятельно потренироваться, не забудь меня с собой взять.
Рыжик тряхнул головой, щедро оросив Шинджи каплями холодной воды, которая ещё не вся успела стечь за ворот халата. И тут же в кои-веки сам полез к напарнику целоваться. Чтоб его жизнь, ну, совсем удалась!
– Ммм-м-ммм... обязательно возьму... – тяжело дыша, пообещал Шинджи в перерыве между поцелуями. Двойной смысл фразы остался без дополнительных комментариев. Ладонь гения легла Акире на затылок, слегка надавливая, отчего поцелуй сделался глубже и чувственней. А когда они оторвались друг от друга, чтобы чуть отдышаться, Ибу неожиданно выдал, опять таки с намёком:
– Я пришёл к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Шинджи перехватил руку Камио и погладил его ладонью свой пах, типа, не всё то солнышко, что встаёт. Вот новость, честное слово. А рифмованые строки, между тем, имели продолжение:
– Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь – но только песня зреет… [1]
Акира замер на несколько мгновений, удивлённо взирая на гения. Он в достаточной мере привык к сентенциям напарника, в них был свой особый ритм и ему банально нравился голос Шинджи, но чтоб такое…
– Мне кажется или ты стал больше читать на ночь? По-моему, стоит убрать в подвал все книги и компьютер… – выдавил обалдевший юноша, ненавязчиво стягивая с Ибу полотенце – чего ему, в самом деле, болтаться зря?
– Но взор спокойный, чистый твой,
В меня вперился изумлённый
И покачал ты головой,
Сказав, что болен разум мой,
Желаньем вздорным ослеплённый. [2]
Отреагировал Шинджи на подозрение Акиры в передозировке печатного текста. Да ничего подобного! Подумаешь, ну…
Полотенце не удержалось на краю постели и оказалось на полу, а Акира, между тем, скинул с себя халат, дабы он не превратился в очередную фигурно смятую и подранную тряпочку – бывали случаи – особенно страдали рубашки со множеством пуговиц... Естественно, делалось это без "отрыва от производства" – юноша практически не давал Шинджи передышки между поцелуями, возможно, для того лишь, чтоб вечер любви не стал вечером классической литературы... Хотя стихи это ладно, это переживаемо – хорошо, хоть не начал теорию относительности или о «тщете и нужности всего сущего» рассказывать… А то с него станется.
– Ну, я тоже всегда считал, что стихи – либо до, либо после, а не во время... Но первый раз далеко не единичен в нашей жизни! – отозвался гений, у которого голова оказалась вмиг настолько забита рифмами, что даже мысли начали рифмоваться. Например, он собирался сказать, что совершенно не жалеет о своём переселении к Акире, хотя первоначально у него были совершенно другие планы, да и возвращаться к себе, когда родители вернутся – будет больно и обидно – но получилось:
– Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить. [3]
«Мля, Есенин! Приплыли тапочки к дивану….» – подумал Шинджи, когда проморгался и идентифицировал произведение, которое пришло ему на... не-е-еет, очевидно, на язык, минуя мозги.
Наверное, надо быть Инуи Садахару – информационным гением, чтобы не только незаметно проследить теннисистов-напарников до дома, но и, презрев занавешенные окна, вычислить угол обзора и ветку дерева, позволяющие всё-таки подсмотреть происходящее внутри. Щель, оставшаяся меж небрежно задёрнутыми шторами – позволяла разглядеть лишь не многое, но когда Ибу Шинджи появился в комнате, озадаченно моргая и потирая глаза, время от времени массируя виски – Инуи понял, что грибочки таки основательно зацепили теннисиста. А потом в комнату явился Камио и началось такое…
Если для Исаака Ньютона импульсом к размышлению о законе всемирного тяготения послужило упавшее в саду яблоко, то Инуи – рухнул в сад сам и тогда только задумался о законах притяжения… межличностного.
У информационного маньяка не то что щёки порозовели – в этот вечер он открыл, что способен краснеть вообще весь. Плюнув на наблюдение, он на максимально доступной скорости захромал домой, вытряхивая листья и веточки из волос. Следовало срочно просчитать все плюсы и минусы внесения в рацион теннисной команды Сейгаку такой пищевой добавки, как его чудо-грибы.
Камио тем временем снова заткнул Шинджи рот поцелуем, явно не проникшись, прелестью цитат великого и могучего. А целовался он замечательно – у гения даже рифмы в голове поредели… на некоторое время. Едва лишние тряпки отправились на пол – Шинджи тут же зашипел сквозь сжатые зубы: любовник сжал рукой его эрекцию чуть сильнее, чем следовало. Почти больно. Но очень возбуждающе.
– Как стучит уныло маятник,
Как темно горит свеча;
Как рука твоя дрожащая
Беспокойно горяча! [4]
Акира кончиками пальцев очертил контур губ Шинджи. Тот попытался поймать губами его пальцы, но ничего из этой затеи не получилось – Камио нравилось его подразнивать, отдёргивая пальцы в последний момент, а уж с его-то скоростью... И снова поцелуи – губы, шея, ключицы, плечи и опять губы. Шинджи не удержался и оставил засос над правым соском – на бледной коже любовника метки смотрелись просто… завораживающее? Гений возбуждался, стоило лишь подумать о них. Правда, это создавало некоторые проблемы – раздевалка-то общая для всей теннисной команды. Акира смеялся, что пятнать засосами кожу следует исключительно в районе колен – тогда их можно будет списать на тренировочную неизбежность.
Гений не без сожаления высвободился из рук Акиры, пощекотал губами поджарый животик юноши, переместился ниже и, подразнив эрекцию дыханием, поцеловал внутреннюю сторону бедра. Акира блаженно улыбался, ощущая лёгкие и нежные прикосновения к самым чувствительным участкам кожи. Шинджи прочертил языком влажную дорожку почти до колена и отстранился.
– Перевернись на живот, а? – попросил гений, на удивление, прозой.
Камио повиновался – перевернулся на живот, однако сделал это, не демонстрируя особого рвения, а медленно и томно, чтоб немного поддразнить довольно-таки нетерпеливого в эти делах гения. Шинджи из-под полуопущенных век смотрел, как напряглись мышцы спины напарника, тот когда мее-е-едленно перевернулся.
Сложно представить, но в их союзе именно Ибу Шинджи – махровый интроверт – сделал первые шаги от товарищества к чему-то большему. Если б не он, Камио, наверное, до сих пор не задумался бы: чем таким принципиальным мальчики отличаются от девочек, помимо одежды и зачем это всё.
Он ещё реагировал, по привычке, на хорошенькую сестричку капитана, но всё чаще задавался вопросом: что же его когда-то прельстило в этой вульгарной ковырялке, с афигенным самомнением, когда рядом всегда был Шинджи – внимательный, утончённый, интеллектуальный, нежный, страстный, великолепный… и никакого Момоширо на горизонте!
На стихи Акира почти перестал реагировать – ну, хочется гению выражаться рифмами – да, пожалуйста! И вообще – такому талантливому язычку можно простить решительно всё что угодно. Беспокоило лишь то, что обычно в это время Шинджи даже язвить не мог из-за недостатка притока крови к мозгу – вся она уходила в другом направлении. Камио твёрдо пообещал себе подумать об экспромтах напарника позже, полностью отдаваясь в волю гения – другого выбора, в общем-то и не было. Из такого положения только выгибаться и стонать в подушку...
Шинджи хотелось рвануть ногтями безупречно чистую, такую белую, кожу Камио, выпуская кровь, но приходилось сдерживаться. А после непродолжительной борьбы с собой – Ибу пошёл на компромисс – четыре царапинки пролегли от загривка до копчика Акиры. Не до крови, нет – только покраснела раздражённая кожа. Шинджи проследил царапинки языком, ощущая как его действия отзываются дрожью в теле любовника.
– Завтра – я не различаю;
Жизнь – запутанность и сложность!
Но сегодня, умоляю,
Не шепчи про осторожность! [5]
Камио выгнул спинку, стремясь плотнее соприкоснуться с любовником, но руки гения на бёдрах удержали его на месте. Язык Шинджи добрался до крестца юноши, тогда как одна ладонь сжала его член, а вторая ласкающим движением огладила ягодицы. Акира покосился на гения через плечо и тот подумал, что от одного лишь такого взгляда можно кончить.
– Где владеть собой, коль глазки
Влагой светятся туманной,
В час, когда уводят ласки
В этот круг благоуханный? [6]
Язык Шинджи прикоснулся к отверстию юноши и, немногим позже, проник внутрь. Гению понравилось, как вскрикнул Акира, как сжались тонкие пальцы, сминая простыни. Он даже пожалел, что язык у него не раздвоенный – вот это было бы дело…
Шинджи, не глядя, нашарил на постели одну из подушек и просунул её под живот любовника, чтобы удобно приподнять его бёдра, не переставая при этом ласкать его ртом. Видимо, поэтому остаток стиха прозвучал не иначе, как в мыслях:
«Размышлять не время, видно;
Как в ушах и сердце шумно;
Рассуждать сегодня стыдно,
А безумствовать – разумно» [7]
Никакого ощущения реальности – Акиру как будто унесло из этого мира куда-то за грань рассудка и здравого смысла – вот уж действительно «размышлять не время». Помимо непосредственно ласк гения, юношу дико возбуждало само состояние несвободы, когда невозможно пошевелиться, только стонать и всхлипывать в подушку, закусывая губы почти до крови. Море удовольствия и невозможность ответить взаимностью – более всего будоражили Акиру.
А гений как будто издевается – ведь далеко не в первый раз они в одной постели и он успел изучить все самые чувствительные местечки любовника, чтобы теперь, подводя его к самой грани одними лишь прикосновениями, не позволять сорваться, унестись в забытьё на волне экстаза. Хотелось умолять Шинджи остановиться, но в то же время мечталось, чтоб эта сладкая пытка никогда не заканчивалась...
«Любить иных – тяжёлый крест,
А ты прекрасен без извилин,
И прелести твоей секрет –
Разгадке жизни равносилен…»[8]
Почувствовав, что Акира уже на грани – Шинджи прекратил римминг. Выпрямился и место языка занял его член. Расслабленный юноша принял его легко и безо всякой смазки, которой гений не увлекался. Он почти лёг на Камио, входя полностью, губы прошлись жадными поцелуями по лопаткам.
Обнял юношу, поглаживая грудь, легонько щипая соски и начал медленно двигаться внутри любовника, постепенно набирая темп. Ему всегда казалось, что Акира в его руках может рассыпаться, словно хрупкая статуэтка, поэтому гений старался быть с ним осторожным, в меру сил.
– Когда кончишь, скажи. Не печально,
Что души моей нет на свете.
Я пойду дорогой недальней
Посмотреть, как играют дети. [9]
Очередная поэтичная подборка заставила Ибу удивлённо моргнуть, но не замедлится. «Ахматова, мама дорогая! Да причём здесь эта стервозина?!»
Акира же, похоже, совсем перестал обращать на то, что бормочет любовник: очень правильно решение, с учётом известного обыкновения гения позволять себе плыть в неконтролируемом потоке сознания. Да и трепло он то ещё…
«А может это всё-таки грибы так подействовали?...» – развить идею Шинджи не удалось, потому что Акира начал резко двигаться ему навстречу, ещё глубже насаживаясь на член – мысли просто потерялись, оставив лишь горячее удовольствие. Пальцы гения двигались вдоль эрекции юноши соответственно его толчкам. Но продлилось это совсем недолго – ещё несколько толчков и Акира кончил на простыни. В последний раз подался назад, сжал мышцы и почувствовал в себе горячее семя Шинджи. Гений тяжело навалился на юношу, ткнувшись носом в основание шеи, но вскоре нашёл в себе силы откатиться в сторону.
Камио расслабленно вытянулся на постели, успокаивая дыхание и сердцебиение, посмотрел мутным взглядом на любовника и улыбнулся. Тело теннисного гения, ещё недавно взбудораженное тренировкой, наполнилось невидимой тяжестью. Шинджи замурлыкал, в блаженной истоме, бездумно гладя взмокшую спину любовника.
Акира приподнялся на локтях и смачно поцеловал любовника в губы, а потом пристроил голову ему на грудь, вместо подушки.
Шинджи открыл было рот, чтобы посетовать на нескончаемый поток рифмованых строк, которые его самого уже достали, но получилось следующее:
– Как богат я в безумных стихах!
Этот блеск мне отраден и нужен:
Все алмазы мои в небесах,
Все росинки под ними жемчужин. [10]
Сказал и тут же заткнулся, совершенно обалдев. В принципе, было от чего крыше сместиться…
«Интересно, а бывают такие дурные грибы, чтоб жертва отравления потом словоблудием страдала?... Вот ведь бред! То есть, очень мило, конечно, не знал, что у меня в голове такое водится… Но это надо прекращать. У тебя есть идеи?» – хотел сказать гений, а получилось нечто иное:
– Не стыжусь заиканий своих:
Что доступнее, то многоценней.
Погляди ж мне в глаза хоть на миг,
Не таясь, будь душой откровенней. [11]
Акира снова приподнялся на локтях, для того, чтоб посмотреть в серо-голубые глаза любовника и наткнуться совершенно невменяемый взгляд, выражаюший УДИВЛЕНИЕ и только его.
– Я был прав, утверждая, что пирожки, купленные в такой странной палатке есть опасно. – скорбно отметил Шинджи.
До юноши запоздало начало доходить, что поэзия из гения вылетает совсем-совсем непроизвольно и неконтролируемо.
– Шиии… ну вот объясни мне, как ты столько х%рни на свою голову находишь? Со мной ведь ничего не случилось, хотя я ел то же, что и ты.
– Аки, когда ты тааааааааак смотришь…
Шинджи собрался было проинформировать Акиру о том, что когда он ловит своё отражение в глазах любовника, всё ещё в поволоке экстаза, – кое-кого хочется затрахать до умопомрачения, а капитан на тренировке не поймёт юмора, если один из лучших теннисистов «Фудомине» не то что играть, стоять не сможет – но красноволосый ущипнул его за сосок и тут же вылезла же очередная рифма:
– Сними ладонь с моей груди,
Мы провода под током.
Друг к другу вновь, того гляди,
Нас бросит ненароком. [12]
Гений быстро проанализировал своё состояние и пришёл к выводу, что рифм тем больше, чем сильнее его возбуждение – ничего себе, утешительная тенденция!
– Мгновенно пробежав умом
Всю цепь того, что прежде было, –
Я не жалею о былом:
Оно меня не усладило.
Как настоящее, оно
Страстями бурными облито,
И вьюгой зла занесено,
Как снегом крест в степи забытый. [13]
Шинджи скривился, словно только что разжевал лимон: «И как Акира это терпит?! Пол царства за противоядие!!! Мля, кто у нас тут спец по антидотам?!!!»
– Кто ж облегчит немую муку,
Кто осветит тот тёмный путь,
Кто мне спасающую руку
Захочет в горе протянуть? [14]
Шинджи вывернулся из объятий любовника, прикрыл голову подушкой и скукожился, повернувшись на бок. Из-под набитой перьями тряпочки послышались жалостливые завывания, скорбящего о потере остатков рассудка, гения. И в самом деле, обидно, ведь до сих пор рассудок служил ему вполне прилично.
Акира сел на постели. Рассеянно глядя сверху вниз и поглаживая юношу по плечу, попытался собрать мысли в кучку. Но после хорошего секса, да ещё в преддверии ещё лучшего продолжения – на отвлечённые темы думалось как-то не очень. Он сочувствовал Шинджи, но не видел особого повода для переживаний – им хорошо вместе – Ибу не раздражает, например, привычка Акиры отстукивать ритм ногой или пальцами, вот и Камио не настолько мелочен. Тем более, что стихи – куда более романтичны, чем обычные ремарки гения.
– Вылезай, не то задохнёшься... И ты, кстати, уверен в том, что говоришь? – на гения Акира подчёркнуто не смотрел, зато, не удержавшись, призывно облизнул губы. Зная Шинджи, за "не смотри так" в любом случае может последовать "о, не лежи так явно на постели" и много другого, но об одном и том же.
Гений, переживший насильственное расставание с подушкой, под которой так замечательно вылось – обнял Акиру, уткнулся носом ему в животик, иногда прикасаясь губами и подразнивая горячим дыханием.
– Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня, –
Лишь ты, волшебный призрак мой,
Лишь ты не покидай меня!...
Крылом своим меня одень,
Волненья сердца утиши,
И благодатна будет тень
Для очарованной души.
Кто ты? Откуда? Как решить,
Небесный ты или земной?
Воздушный житель, может быть –
Но с адской, пламенной душой. [15]
– Да куда я от тебя денусь? Вон сколько раз уже пытался и пока как-то... безрезультатно. – ответил Акира на очередной полёт поэтической мысли, поглаживая пригревшегося Шинджи по голове и плечам.
Удивительная картина – гений тенниса, который заимел мозги всем, с кем его сводила судьба, сейчас больше походил на здоровенного такого котёнка, разлёгшегося на ногах юноши – он разве что не мурлыкал, зато выдавал всё новые и новые стихи... Как он их столько упихал в свою бедовую головушку – одному Творцу известно...
– Шииии… Ну, посмотри на меня своими ясными глазками, а то я волноваться начинаю, – полушутя полусерьёзно проговорил Акира, ладонями притягивая лицо гения к своему. Шинджи тихо фыркнул и чмокнул юношу в нос. Красноволосый смешно сморщился, а потом задорно улыбнулся и накрыл губы любовникам своими.
Действие чудо-грибов сошло на нет часов эдак через пять, но поглощённые друг другом юноши этого даже не заметили. А, может быть, не в грибах дело?...
– Для себя мы не просим покоя
И не ждём ничего от судьбы,
И к небесному своду мы двое
Не пошлём бесполезной мольбы…
Нет! Пусть сам он над нами широко
Разливается яркой зарёй,
Чтобы в грудь нам входили глубоко
Бытия полнота и покой… [16]
________________________________________________________
Классика – это принципиальная неисчерпаемость книги.
Ф. Искандер

1 – А. Фет
2, 13 – М. Лермонтов
3 – С. Есенин
4 – К. Фофанов
5, 6, 7, 9 – А. Ахматова
8, 12 – Б. Пастернак
10, 11 – М. Михайлов
14 – С. Надсон
15 – Ф. Тютчев
16 – А. Григорьев
__________________________________________________________
06-07.04.2009