Cimex amantissimus. В диване с 2003 г.
Автор: Eswet
Бета: gero_likia
Название: Тридцать шесть видов Фудзи
Персонажи: Юкимура; Атобе; персонаж, временно пожелавший остаться неизвестным
Рейтинг: G
Жанр: философский экшен
Примечание: написано на Теннисный турнир в составе команды "Понта". Тема: "Этюд о просветлении".
Дисклеймер: "Принц Тенниса" принадлежит его автору, я выгоды не извлекаю.
читать дальше
Серый.
Сиреневый.
Жемчужный.
Бледно-лимонный.
Четвертый лист сорван с этюдника и, скомканный, летит в сторону.
Пятый прикреплен на его место.
Никак не удается передать немыслимую легкость, с какой громада Фудзиямы парит над землей, будто бы сгущаясь из тумана, проступая сквозь облака, в нежной ауре солнечной дымки. Священная гора словно не желает быть запечатленной в акварели – или же рукой именно этого художника.
Юкимура не сдается. Не умеет. Он будет рисовать еще и еще, столько, сколько потребуется, чтобы добиться нужного результата.
- Тридцать шесть видов Фудзи? – заинтересованно произносят за спиной.
Юкимура знает этот голос. С недавних пор он знает его слишком хорошо. А потому – не поворачивается, не отвечает, только стискивает кисточку до еле слышимого треска.
- Ты даже не восхитишься тем, что я тебя так быстро отыскал?
- Как ты понимаешь, у меня это не вызывает восхищения, Атобе, – вздыхает Юкимура. Этот человек – настоящее стихийное бедствие. Бороться бессмысленно. Нужно смириться, переждать... а потом подобрать обломки. Например, обломки кисточки. И валяющиеся на земле наброски. Акварельная бумага плохо мнется – не хватало еще, чтобы Атобе принялся разглядывать неудачные варианты...
- И что тебе в них не понравилось? По-моему, очень похоже... Впрочем, неважно. Юкимура, ты в курсе, что невежливо стоять спиной, когда с тобой разговаривают?
- Атобе, не знаю, в курсе ли ты, но назойливое преследование с какого-то момента становится уголовно наказуемо.
- Я лучше тебя знаю нормы права, – Юкимура готов поклясться, что Атобе препаскуднейше ухмыляется в этот момент. – Для «преследования» нужно нечто большее, чем несколько телефонных звонков и одна поездка в популярное туристическое местечко. Если ты хотел по-настоящему спрятаться, не стоило делать это здесь.
- Спасибо за лекцию, я приму к сведению.
- Вот и хорошо, – Атобе переступает с ноги на ногу, под подошвами поскрипывают камешки. – Впрочем, я здесь не за этим. Юкимура, кое-кто хочет сыграть с тобой в теннис.
Хорошо, что он не взял в руки следующую кисть, а то бы сломал и ее.
- Вынужден тебя огорчить. Я не намерен играть в теннис в ближайшее время. Ни с тобой, ни с кем-либо другим. И, кажется, я повторяю тебе это уже четвертый или пятый раз.
Сначала врач отчитал его за Национальный. Хотя «отчитал» – не то слово. Это был разнос. Обычно сдержанный и корректный доктор метал громы и молнии. Он высказал все, что думал – и это было крайне нелестное мнение – об умственных способностях самого Юкимуры, их тренера, о порядках в школе и клубе, об организаторах чемпионата и о тяге к спортивным достижениям в целом.
Затем внезапно успокоился и тихим (а оттого еще более страшным) голосом сказал такое, отчего Юкимура чуть не сел прямо на пол кабинета: «Посмотрим, конечно, как пойдет дальше; но я бы сейчас медяка не дал за то, что в будущем ты сможешь играть хотя бы на приличном юниорском уровне. Организм таких издевательств не прощает».
А назавтра Юкимура подряд проиграл сначала Янаги, а потом Санаде.
Удар был тем более страшен, что Юкимура не чувствовал, не мог понять, что виной его проигрышам: физическая слабость, растренировка? гнетущие воспоминания о свежем поражении на Национальном? или его болезнь не до конца поддалась лечению?
Он ушел в себя, зациклился на попытках анализировать свою игру, а стало от этого еще хуже. В конце концов уже Янаги твердо и однозначно запретил ему играть – хотя бы неделю, а лучше месяц. Санада, смущаясь и отводя взгляд, порекомендовал помедитировать. «Кое-что, что не поддается логике, иногда решается таким путем. Очищением сознания... ну, ты знаешь».
Юкимура не знал. Никогда прежде не пробовал. От отчаяния он честно прочел пару брошюр вроде «Медитация для чайников», но это совершенно не помогло.
А тут еще из ниоткуда вынырнул Атобе. Как он проведал о том, что творится с Юкимурой, никто не знал, но – проведал и принялся до неприличия настойчиво тормошить и теребить, предлагая сыграть пару матчей. Что Атобе страдает манией благотворительности, стало очевидно еще на Национальном. Он спас матч Эчизена, а теперь, видимо, вознамерился спасти теннисную карьеру Юкимуры. Юкимуре, однако, попытки Атобе очень быстро встали поперек горла. Он не желал принимать помощь, какова бы она ни была, от кого-то постороннего. А уж тем более – от этого конкретного постороннего.
И тогда он взял этюдник, ноутбук, смену одежды – и уехал в Хаконэ, на горячие источники. Молча, никому не сказав ни слова, выключив телефон. Состояние его здоровья позволяло ему вот так пропадать, в школе никто и не удивился бы. Родители вполне удовлетворялись ежевечерними мейлами о том, что все в порядке: к своеволию и самостоятельности сына они давно уже привыкли.
Полдня Юкимура проводил в банном комплексе – источники с солями, источники с радоном, какие-то грязи, какие-то прогревания, иглотерапия, бассейн, гимнастика, диетическое питание и прочие врачебные штуки, в которые он не вникал, послушно выполняя предписания; а в остальное время рисовал. В комнате копились пухлые папки с набросками, и больше всего среди них действительно было видов Фудзиямы. Невозможно видеть ее и не рисовать, думал Юкимура, чувствуя себя духовным наследником Хокусая.
То, что Атобе отыскал его и здесь, вполовину не так раздражало, как то, что он с первого взгляда уловил это чувство. Хотя, может, просто ткнул пальцем в небо и попал в цель – что было бы еще обиднее...
- Юкимура, сделай мне небольшое одолжение и повернись. Ты увидишь, кто твой противник, и сразу поймешь, что от таких предложений не отказываются. И нет, это не я.
Голос у Атобе такой серьезный, как будто речь идет о жизни и смерти. Юкимура тихонько вздыхает: настроение испорчено безвозвратно, рисовать он сегодня больше не сможет. Но играть? Тем более нет настроения...
- Думаю, я могу сделать такое одолжение, если ты меня попросишь.
Вот и все. Сейчас Атобе фыркнет, развернется и уйдет. И заберет с собой неважно-кого-он-там-притащил.
Пауза затягивается.
- Я тебя прошу. Обернись и посмотри.
Юкимура попался в собственную ловушку.
Он все-таки поворачивается: Атобе произнес волшебные слова, и не отреагировать нельзя.
Ветер разлохматил безупречную прическу Атобе и играет с его галстуком, это забавно. А вот кто это стоит позади, ухмыляясь, как будто все это время знал, что Юкимура обернется?..
Минута недоумения – но у Юкимуры память художника, прекрасная зрительная память, и постепенно она выталкивает из глубин нужный образ.
- Я приношу свои извинения, Атобе, – говорит Юкимура медленно. – Ты прав. От таких предложений не отказываются. Только у меня ничего нет – ни ракетки, ни одежды...
- Это, как ты понимаешь, не проблема, – улыбается Атобе с видом победителя.
Юкимура кланяется будущему противнику и начинает собирать этюдник.
Здесь и вправду популярное туристическое место, со всеми возможными удобствами, и корт оказывается совсем рядом, а все снаряжение Атобе привез с собой. Юкимура даже не удивляется, что Атобе известны и его размеры, и излюбленные бренды. Янаги вот тоже знает об игроках чужих команд массу странных вещей...
Ветер трогает прохладными пальцами волосы, забирается под ворот и в рукава, щекочет под коленями. Здесь, среди гор и озер, дышится совсем иначе, чем в мегаполисе. Иногда мерещится, что все вокруг, каждый валун и каждая травинка, исполнено более глубокого смысла, чем думаешь обычно. Начинаешь верить, что во всяком кусочке природы действительно обитают боги.
Разметка.
Покрытие корта.
Сетка.
Противник.
Фудзияма на горизонте окуталась облаками, пронизанными светом. Нарисовать бы это – но Юкимура знает, что такой колоссальной, пригибающей к земле, рвущей душу красоты ему пока не написать. Он будет работать, безусловно, и через несколько лет непременно попробует. Но никак не теперь.
Теперь на фоне великой горы стоит противник, игра с которым потребует не меньшего напряжения сил, чем нужно для задуманного рисунка.
Атобе поставил условие: игра без счета.
- Это не матч, – сказал он. – Это не выяснение, кто сильнее. Я желаю, чтобы ты просто играл, Юкимура, а когда закончить – вы решите сами.
В любой другой момент за это «я желаю» Атобе получил бы по носу – и даже, вероятно, ракеткой.
Сейчас Юкимура соглашался на что угодно. Он хотел играть с этим противником. И едва ли не впервые в жизни – ну, за много лет так точно впервые – он не боялся проиграть.
Начало плавное, как разминка: почти ленивые удары вполсилы, никаких обманных движений, ученическое перекидывание мячика. Юкимура не делал так уже давным-давно: не было нужды. Он успел забыть, какая прелесть простоты кроется в такой игре. Когда никому ничего не доказываешь, не пытаешься отработать что-то или показать другому, как правильно... Просто – ловишь мячик в центр сплетения струн, полученный импульс щекотно пробегает от кисти до плеча; а ты посылаешь ему навстречу свой собственный – и мяч, получив легкий толчок, срывается вперед и вверх, будто веселая, толстенькая желтая птаха.
Юкимура даже не сразу замечает, увлеченный заново открытым ощущением, что ему уже навязали очень быстрый, хоть и размеренный темп.
Игра – без счета, и Атобе куда-то делся – никто не наблюдает, не подмечает ошибки и находки, нечего стесняться, не перед кем красоваться. Нынешнего противника не возьмешь никакими психологическими атаками. Надо просто играть. Надо выложиться полностью, дать все, что умеешь – другого шанса не будет.
И Юкимура носится по корту до тех пор, пока не заставляет мячик прилетать к себе. Это не Зона Тезуки, не нарушение физических законов: когда Юкимура на корте, чудес не случается. Это хитрость, это тактика, это мельчайшие движения, повороты кисти, напряжение икр – когда ты подаешь мяч противнику таким образом, чтобы ему было удобно отбивать только на тебя.
Чудес не бывает, а то, что мяч не выходит из-под контроля игроков вот уже минут пятнадцать – конечно, никакое не чудо, а просто мастерство.
Противник усмехается: он засек уловку Юкимуры и немедленно разрушает ее. Мяч снова летит в углы корта.
Физическое напряжение огромно, хотя Юкимура не осознает этого. Врач, наверное, впал бы в бешенство, увидев, как его пациент бегает, разворачивается, прыгает, дотягиваясь до мяча. Но в душе Юкимура почти совершенно бестревожен: у него нет цели выиграть, он только практикуется. Это как получить на день рождения громадный торт и отрезать от него по кусочку, зная, что он только твой, никто не отберет и не потребует делиться, и не нужно пытаться съесть его весь разом.
Юкимура пробует все, что умеет, или хотя бы когда-нибудь пытался сделать, или хоть видел на фото или видео. Он даже не замечает, что противник подхватывает мячи, уходящие в аут. Он сам сейчас как мячик, бесконечно летящий в пропитанном солнцем воздухе.
Но постепенно приходит беспокойство: что бы он ни делал, ему не удается заставить противника сбиться, напрячься, не говоря уже о том, чтобы пропустить мяч. Мир сужается, выцветает, оставляя в поле зрения лишь мячик, и корт, и сетку. И противника. И еще Фудзияму, потому что она маячит строго напротив, и нет возможности не смотреть на нее.
Юкимура концентрируется. Противник не делает ошибок, но он все же человек – любой человеческой силе, ловкости, выносливости есть пределы, и важно заставить другого достичь предела раньше, чем дойдешь до него сам. Юкимура пытается бить сильно: у многих такие удары попросту вышибают ракетку из рук. Но не в этом случае. Он пытается гонять противника по углам и вдоль задней линии. Безрезультатно. Ни о каком ипсе тут не может быть и речи: противник слишком уверен в себе, и у него есть на то все основания. Скорее уж ипс схватит сам Юкимура – если даст слабину, если уверует, что не может ничего сделать. Но это не матч, счета никто не ведет, тут как в игре с чит-кодами: бесконечная жизнь, бесконечные патроны. И когда-нибудь он обязательно найдет способ провести мяч в площадку мимо ракетки противника.
Если, конечно, раньше не упадет от усталости.
Противник, разумеется, чувствует перемену в настроении Юкимуры и начинает давить сам. Становится все сложнее угнаться за мячом, послать его обратно так, как хочется, а не так, как получилось. Несколько раз удары получаются настолько бездарными, что, будь у них настоящий матч, Юкимура потерял бы уже пару геймов.
Вытирая пот со лба, ожидая, когда прилетит мяч, он невольно упирается взглядом в гору, нависающую над ним всей чудовищной массой. Фудзияма – темно-лиловая, грозовая и грозная, как предзнаменование беды.
Утомление заставляет ноги мелко подрагивать, Юкимура оступается, и мяч вместо того, чтобы пройти над самой сеткой, взвивается вверх-влево. Аут. Это аут, дальний, однозначный. Бесконечная череда ударов наконец оборвется, жаль, что так глупо...
Противник невозмутимо, словно не стоял только что на задней линии, берет уходящий далеко в сторону мяч и возвращает его в игру.
Юкимура отбивает машинально. Он в ступоре. Он только сейчас понял... осознал... прокрутил в голове впечатления.
Ему поддавались.
Разница в их уровнях велика настолько, что ему все это время поддавались – а он даже не заметил!
Время растягивается, как жвачка, прилипшая к подошве на солнцепеке. В ушах нарастает низкий гул – не такой, как бывает прямо перед обмороком, а похожий на рев колокола в буддийском храме.
Стыд.
Отчаяние.
Гнев.
Решимость.
Не надо – меня – жалеть!!!
Выкрикнул ли он это, как боевой клич, или оно вспыхнуло в мозгу, как сто тысяч раз повторенная мантра, Юкимура не понимает. Что-то разорвалось в нем, лопнули какие-то цепи, а может, и кровеносные сосуды, но сейчас ему все равно.
Никто не смеет оскорблять его жалостью.
Жидкий огонь бьется в венах, кончики пальцев колет холодными искрами, волна ярости возносит его на гребне, выше, еще выше, он дышит небом, он сам – небо, и ветер, и полупрозрачная гора в пламени закатных облаков, он – ракетка, и удар, и то место на корте, куда попадет он-мяч. Потому что хотя бы один раз, но он выиграет у этого противника. Любой ценой.
Будучи небом, землей и всем, что между ними, он не видит себя со стороны – сверхновую над вечерними туманами Хаконэ.
Противник усмехается добродушно и удовлетворенно, когда мяч рвет в клочья струны подставленной ракетки и пропахивает дымящуюся траншею в покрытии корта.
Сверхновая гаснет, падая в тень невозмутимой, сумрачно-пепельной Фудзиямы.
Когда Юкимура приходит в себя, его противник как раз пожимает руку Атобе и садится в машину. Скрежеща гравием дорожки, автомобиль срывается с места и через секунду исчезает за поворотом.
- За нами сейчас тоже приедут, – сообщает Атобе, подходя.
- Мне отсюда пешком, – отзывается Юкимура и вдруг понимает, что он сидит на корте, вытянув ноги, и сама мысль о том, чтобы встать, ничуть его не радует.
- Пешком ты доберешься до отеля завтра утром. Не беспокойся, твоя игра стоила услуг моего шофера.
Юкимуре лень отвечать на слишком очевидную подколку. Вместо этого он говорит:
- Не думал, что буду тебя благодарить за что бы то ни было, но – спасибо.
Атобе прекрасно понимает, о чем речь.
- Хотелось бы преувеличить свои заслуги, но не буду. Это его идея, не моя. Он сам позвонил и предложил тебя... погонять.
- Сам?! – Юкимура растерянно моргает. – Но почему?..
Атобе дергает плечом:
- Он сказал: «Нужно же будет моему сыну играть с кем-то всерьез»... И, между прочим, снизошел передать тебе, что получилось один раз – будет получаться и дальше.
Юкимура смотрит, как темнота жадно поглощает окрестные холмы, деревья, кусты, дорогу, по которой укатил лимузин Атобе.
Появиться и исчезнуть так же неожиданно и впечатляюще, как он в свое время ворвался в мировой теннис и покинул его, – очень в духе Самурая Нанджиро.
Юкимура с трудом встает, доходит до своего этюдника, оставленного неподалеку, и поднимает голову. Угольно-черная в чернильно-бездонном небе, высится над ним гора, окаймленная звездами, и тоненький серпик месяца цепляется за вершину.
Победы.
Достижения.
Карьера.
Слава.
...так мало значат на фоне этого сумасшедшего чувства, когда ты и есть – мир.
Нет причины не верить Самураю. Если он утверждает, что «будет получаться и дальше», значит, нужно пробовать еще и еще. Чтобы научиться прикасаться к мирозданию всякий раз, когда захочется.
Чтобы нарисовать свои тридцать шесть видов Фудзи.
Чтобы сыграть на равных с Эчизеном Ремой.
Чтобы никогда больше не бояться проиграть. Или заболеть. Или каким-то иным способом потерять себя.
Юкимура видит на дороге пляшущие отсветы фар, вскидывает на плечо сумку с этюдником и, слегка пошатываясь, идет к выходу с корта.
Бета: gero_likia
Название: Тридцать шесть видов Фудзи
Персонажи: Юкимура; Атобе; персонаж, временно пожелавший остаться неизвестным
Рейтинг: G
Жанр: философский экшен
Примечание: написано на Теннисный турнир в составе команды "Понта". Тема: "Этюд о просветлении".
Дисклеймер: "Принц Тенниса" принадлежит его автору, я выгоды не извлекаю.
читать дальше
Серый.
Сиреневый.
Жемчужный.
Бледно-лимонный.
Четвертый лист сорван с этюдника и, скомканный, летит в сторону.
Пятый прикреплен на его место.
Никак не удается передать немыслимую легкость, с какой громада Фудзиямы парит над землей, будто бы сгущаясь из тумана, проступая сквозь облака, в нежной ауре солнечной дымки. Священная гора словно не желает быть запечатленной в акварели – или же рукой именно этого художника.
Юкимура не сдается. Не умеет. Он будет рисовать еще и еще, столько, сколько потребуется, чтобы добиться нужного результата.
- Тридцать шесть видов Фудзи? – заинтересованно произносят за спиной.
Юкимура знает этот голос. С недавних пор он знает его слишком хорошо. А потому – не поворачивается, не отвечает, только стискивает кисточку до еле слышимого треска.
- Ты даже не восхитишься тем, что я тебя так быстро отыскал?
- Как ты понимаешь, у меня это не вызывает восхищения, Атобе, – вздыхает Юкимура. Этот человек – настоящее стихийное бедствие. Бороться бессмысленно. Нужно смириться, переждать... а потом подобрать обломки. Например, обломки кисточки. И валяющиеся на земле наброски. Акварельная бумага плохо мнется – не хватало еще, чтобы Атобе принялся разглядывать неудачные варианты...
- И что тебе в них не понравилось? По-моему, очень похоже... Впрочем, неважно. Юкимура, ты в курсе, что невежливо стоять спиной, когда с тобой разговаривают?
- Атобе, не знаю, в курсе ли ты, но назойливое преследование с какого-то момента становится уголовно наказуемо.
- Я лучше тебя знаю нормы права, – Юкимура готов поклясться, что Атобе препаскуднейше ухмыляется в этот момент. – Для «преследования» нужно нечто большее, чем несколько телефонных звонков и одна поездка в популярное туристическое местечко. Если ты хотел по-настоящему спрятаться, не стоило делать это здесь.
- Спасибо за лекцию, я приму к сведению.
- Вот и хорошо, – Атобе переступает с ноги на ногу, под подошвами поскрипывают камешки. – Впрочем, я здесь не за этим. Юкимура, кое-кто хочет сыграть с тобой в теннис.
Хорошо, что он не взял в руки следующую кисть, а то бы сломал и ее.
- Вынужден тебя огорчить. Я не намерен играть в теннис в ближайшее время. Ни с тобой, ни с кем-либо другим. И, кажется, я повторяю тебе это уже четвертый или пятый раз.
Сначала врач отчитал его за Национальный. Хотя «отчитал» – не то слово. Это был разнос. Обычно сдержанный и корректный доктор метал громы и молнии. Он высказал все, что думал – и это было крайне нелестное мнение – об умственных способностях самого Юкимуры, их тренера, о порядках в школе и клубе, об организаторах чемпионата и о тяге к спортивным достижениям в целом.
Затем внезапно успокоился и тихим (а оттого еще более страшным) голосом сказал такое, отчего Юкимура чуть не сел прямо на пол кабинета: «Посмотрим, конечно, как пойдет дальше; но я бы сейчас медяка не дал за то, что в будущем ты сможешь играть хотя бы на приличном юниорском уровне. Организм таких издевательств не прощает».
А назавтра Юкимура подряд проиграл сначала Янаги, а потом Санаде.
Удар был тем более страшен, что Юкимура не чувствовал, не мог понять, что виной его проигрышам: физическая слабость, растренировка? гнетущие воспоминания о свежем поражении на Национальном? или его болезнь не до конца поддалась лечению?
Он ушел в себя, зациклился на попытках анализировать свою игру, а стало от этого еще хуже. В конце концов уже Янаги твердо и однозначно запретил ему играть – хотя бы неделю, а лучше месяц. Санада, смущаясь и отводя взгляд, порекомендовал помедитировать. «Кое-что, что не поддается логике, иногда решается таким путем. Очищением сознания... ну, ты знаешь».
Юкимура не знал. Никогда прежде не пробовал. От отчаяния он честно прочел пару брошюр вроде «Медитация для чайников», но это совершенно не помогло.
А тут еще из ниоткуда вынырнул Атобе. Как он проведал о том, что творится с Юкимурой, никто не знал, но – проведал и принялся до неприличия настойчиво тормошить и теребить, предлагая сыграть пару матчей. Что Атобе страдает манией благотворительности, стало очевидно еще на Национальном. Он спас матч Эчизена, а теперь, видимо, вознамерился спасти теннисную карьеру Юкимуры. Юкимуре, однако, попытки Атобе очень быстро встали поперек горла. Он не желал принимать помощь, какова бы она ни была, от кого-то постороннего. А уж тем более – от этого конкретного постороннего.
И тогда он взял этюдник, ноутбук, смену одежды – и уехал в Хаконэ, на горячие источники. Молча, никому не сказав ни слова, выключив телефон. Состояние его здоровья позволяло ему вот так пропадать, в школе никто и не удивился бы. Родители вполне удовлетворялись ежевечерними мейлами о том, что все в порядке: к своеволию и самостоятельности сына они давно уже привыкли.
Полдня Юкимура проводил в банном комплексе – источники с солями, источники с радоном, какие-то грязи, какие-то прогревания, иглотерапия, бассейн, гимнастика, диетическое питание и прочие врачебные штуки, в которые он не вникал, послушно выполняя предписания; а в остальное время рисовал. В комнате копились пухлые папки с набросками, и больше всего среди них действительно было видов Фудзиямы. Невозможно видеть ее и не рисовать, думал Юкимура, чувствуя себя духовным наследником Хокусая.
То, что Атобе отыскал его и здесь, вполовину не так раздражало, как то, что он с первого взгляда уловил это чувство. Хотя, может, просто ткнул пальцем в небо и попал в цель – что было бы еще обиднее...
- Юкимура, сделай мне небольшое одолжение и повернись. Ты увидишь, кто твой противник, и сразу поймешь, что от таких предложений не отказываются. И нет, это не я.
Голос у Атобе такой серьезный, как будто речь идет о жизни и смерти. Юкимура тихонько вздыхает: настроение испорчено безвозвратно, рисовать он сегодня больше не сможет. Но играть? Тем более нет настроения...
- Думаю, я могу сделать такое одолжение, если ты меня попросишь.
Вот и все. Сейчас Атобе фыркнет, развернется и уйдет. И заберет с собой неважно-кого-он-там-притащил.
Пауза затягивается.
- Я тебя прошу. Обернись и посмотри.
Юкимура попался в собственную ловушку.
Он все-таки поворачивается: Атобе произнес волшебные слова, и не отреагировать нельзя.
Ветер разлохматил безупречную прическу Атобе и играет с его галстуком, это забавно. А вот кто это стоит позади, ухмыляясь, как будто все это время знал, что Юкимура обернется?..
Минута недоумения – но у Юкимуры память художника, прекрасная зрительная память, и постепенно она выталкивает из глубин нужный образ.
- Я приношу свои извинения, Атобе, – говорит Юкимура медленно. – Ты прав. От таких предложений не отказываются. Только у меня ничего нет – ни ракетки, ни одежды...
- Это, как ты понимаешь, не проблема, – улыбается Атобе с видом победителя.
Юкимура кланяется будущему противнику и начинает собирать этюдник.
Здесь и вправду популярное туристическое место, со всеми возможными удобствами, и корт оказывается совсем рядом, а все снаряжение Атобе привез с собой. Юкимура даже не удивляется, что Атобе известны и его размеры, и излюбленные бренды. Янаги вот тоже знает об игроках чужих команд массу странных вещей...
Ветер трогает прохладными пальцами волосы, забирается под ворот и в рукава, щекочет под коленями. Здесь, среди гор и озер, дышится совсем иначе, чем в мегаполисе. Иногда мерещится, что все вокруг, каждый валун и каждая травинка, исполнено более глубокого смысла, чем думаешь обычно. Начинаешь верить, что во всяком кусочке природы действительно обитают боги.
Разметка.
Покрытие корта.
Сетка.
Противник.
Фудзияма на горизонте окуталась облаками, пронизанными светом. Нарисовать бы это – но Юкимура знает, что такой колоссальной, пригибающей к земле, рвущей душу красоты ему пока не написать. Он будет работать, безусловно, и через несколько лет непременно попробует. Но никак не теперь.
Теперь на фоне великой горы стоит противник, игра с которым потребует не меньшего напряжения сил, чем нужно для задуманного рисунка.
Атобе поставил условие: игра без счета.
- Это не матч, – сказал он. – Это не выяснение, кто сильнее. Я желаю, чтобы ты просто играл, Юкимура, а когда закончить – вы решите сами.
В любой другой момент за это «я желаю» Атобе получил бы по носу – и даже, вероятно, ракеткой.
Сейчас Юкимура соглашался на что угодно. Он хотел играть с этим противником. И едва ли не впервые в жизни – ну, за много лет так точно впервые – он не боялся проиграть.
Начало плавное, как разминка: почти ленивые удары вполсилы, никаких обманных движений, ученическое перекидывание мячика. Юкимура не делал так уже давным-давно: не было нужды. Он успел забыть, какая прелесть простоты кроется в такой игре. Когда никому ничего не доказываешь, не пытаешься отработать что-то или показать другому, как правильно... Просто – ловишь мячик в центр сплетения струн, полученный импульс щекотно пробегает от кисти до плеча; а ты посылаешь ему навстречу свой собственный – и мяч, получив легкий толчок, срывается вперед и вверх, будто веселая, толстенькая желтая птаха.
Юкимура даже не сразу замечает, увлеченный заново открытым ощущением, что ему уже навязали очень быстрый, хоть и размеренный темп.
Игра – без счета, и Атобе куда-то делся – никто не наблюдает, не подмечает ошибки и находки, нечего стесняться, не перед кем красоваться. Нынешнего противника не возьмешь никакими психологическими атаками. Надо просто играть. Надо выложиться полностью, дать все, что умеешь – другого шанса не будет.
И Юкимура носится по корту до тех пор, пока не заставляет мячик прилетать к себе. Это не Зона Тезуки, не нарушение физических законов: когда Юкимура на корте, чудес не случается. Это хитрость, это тактика, это мельчайшие движения, повороты кисти, напряжение икр – когда ты подаешь мяч противнику таким образом, чтобы ему было удобно отбивать только на тебя.
Чудес не бывает, а то, что мяч не выходит из-под контроля игроков вот уже минут пятнадцать – конечно, никакое не чудо, а просто мастерство.
Противник усмехается: он засек уловку Юкимуры и немедленно разрушает ее. Мяч снова летит в углы корта.
Физическое напряжение огромно, хотя Юкимура не осознает этого. Врач, наверное, впал бы в бешенство, увидев, как его пациент бегает, разворачивается, прыгает, дотягиваясь до мяча. Но в душе Юкимура почти совершенно бестревожен: у него нет цели выиграть, он только практикуется. Это как получить на день рождения громадный торт и отрезать от него по кусочку, зная, что он только твой, никто не отберет и не потребует делиться, и не нужно пытаться съесть его весь разом.
Юкимура пробует все, что умеет, или хотя бы когда-нибудь пытался сделать, или хоть видел на фото или видео. Он даже не замечает, что противник подхватывает мячи, уходящие в аут. Он сам сейчас как мячик, бесконечно летящий в пропитанном солнцем воздухе.
Но постепенно приходит беспокойство: что бы он ни делал, ему не удается заставить противника сбиться, напрячься, не говоря уже о том, чтобы пропустить мяч. Мир сужается, выцветает, оставляя в поле зрения лишь мячик, и корт, и сетку. И противника. И еще Фудзияму, потому что она маячит строго напротив, и нет возможности не смотреть на нее.
Юкимура концентрируется. Противник не делает ошибок, но он все же человек – любой человеческой силе, ловкости, выносливости есть пределы, и важно заставить другого достичь предела раньше, чем дойдешь до него сам. Юкимура пытается бить сильно: у многих такие удары попросту вышибают ракетку из рук. Но не в этом случае. Он пытается гонять противника по углам и вдоль задней линии. Безрезультатно. Ни о каком ипсе тут не может быть и речи: противник слишком уверен в себе, и у него есть на то все основания. Скорее уж ипс схватит сам Юкимура – если даст слабину, если уверует, что не может ничего сделать. Но это не матч, счета никто не ведет, тут как в игре с чит-кодами: бесконечная жизнь, бесконечные патроны. И когда-нибудь он обязательно найдет способ провести мяч в площадку мимо ракетки противника.
Если, конечно, раньше не упадет от усталости.
Противник, разумеется, чувствует перемену в настроении Юкимуры и начинает давить сам. Становится все сложнее угнаться за мячом, послать его обратно так, как хочется, а не так, как получилось. Несколько раз удары получаются настолько бездарными, что, будь у них настоящий матч, Юкимура потерял бы уже пару геймов.
Вытирая пот со лба, ожидая, когда прилетит мяч, он невольно упирается взглядом в гору, нависающую над ним всей чудовищной массой. Фудзияма – темно-лиловая, грозовая и грозная, как предзнаменование беды.
Утомление заставляет ноги мелко подрагивать, Юкимура оступается, и мяч вместо того, чтобы пройти над самой сеткой, взвивается вверх-влево. Аут. Это аут, дальний, однозначный. Бесконечная череда ударов наконец оборвется, жаль, что так глупо...
Противник невозмутимо, словно не стоял только что на задней линии, берет уходящий далеко в сторону мяч и возвращает его в игру.
Юкимура отбивает машинально. Он в ступоре. Он только сейчас понял... осознал... прокрутил в голове впечатления.
Ему поддавались.
Разница в их уровнях велика настолько, что ему все это время поддавались – а он даже не заметил!
Время растягивается, как жвачка, прилипшая к подошве на солнцепеке. В ушах нарастает низкий гул – не такой, как бывает прямо перед обмороком, а похожий на рев колокола в буддийском храме.
Стыд.
Отчаяние.
Гнев.
Решимость.
Не надо – меня – жалеть!!!
Выкрикнул ли он это, как боевой клич, или оно вспыхнуло в мозгу, как сто тысяч раз повторенная мантра, Юкимура не понимает. Что-то разорвалось в нем, лопнули какие-то цепи, а может, и кровеносные сосуды, но сейчас ему все равно.
Никто не смеет оскорблять его жалостью.
Жидкий огонь бьется в венах, кончики пальцев колет холодными искрами, волна ярости возносит его на гребне, выше, еще выше, он дышит небом, он сам – небо, и ветер, и полупрозрачная гора в пламени закатных облаков, он – ракетка, и удар, и то место на корте, куда попадет он-мяч. Потому что хотя бы один раз, но он выиграет у этого противника. Любой ценой.
Будучи небом, землей и всем, что между ними, он не видит себя со стороны – сверхновую над вечерними туманами Хаконэ.
Противник усмехается добродушно и удовлетворенно, когда мяч рвет в клочья струны подставленной ракетки и пропахивает дымящуюся траншею в покрытии корта.
Сверхновая гаснет, падая в тень невозмутимой, сумрачно-пепельной Фудзиямы.
Когда Юкимура приходит в себя, его противник как раз пожимает руку Атобе и садится в машину. Скрежеща гравием дорожки, автомобиль срывается с места и через секунду исчезает за поворотом.
- За нами сейчас тоже приедут, – сообщает Атобе, подходя.
- Мне отсюда пешком, – отзывается Юкимура и вдруг понимает, что он сидит на корте, вытянув ноги, и сама мысль о том, чтобы встать, ничуть его не радует.
- Пешком ты доберешься до отеля завтра утром. Не беспокойся, твоя игра стоила услуг моего шофера.
Юкимуре лень отвечать на слишком очевидную подколку. Вместо этого он говорит:
- Не думал, что буду тебя благодарить за что бы то ни было, но – спасибо.
Атобе прекрасно понимает, о чем речь.
- Хотелось бы преувеличить свои заслуги, но не буду. Это его идея, не моя. Он сам позвонил и предложил тебя... погонять.
- Сам?! – Юкимура растерянно моргает. – Но почему?..
Атобе дергает плечом:
- Он сказал: «Нужно же будет моему сыну играть с кем-то всерьез»... И, между прочим, снизошел передать тебе, что получилось один раз – будет получаться и дальше.
Юкимура смотрит, как темнота жадно поглощает окрестные холмы, деревья, кусты, дорогу, по которой укатил лимузин Атобе.
Появиться и исчезнуть так же неожиданно и впечатляюще, как он в свое время ворвался в мировой теннис и покинул его, – очень в духе Самурая Нанджиро.
Юкимура с трудом встает, доходит до своего этюдника, оставленного неподалеку, и поднимает голову. Угольно-черная в чернильно-бездонном небе, высится над ним гора, окаймленная звездами, и тоненький серпик месяца цепляется за вершину.
Победы.
Достижения.
Карьера.
Слава.
...так мало значат на фоне этого сумасшедшего чувства, когда ты и есть – мир.
Нет причины не верить Самураю. Если он утверждает, что «будет получаться и дальше», значит, нужно пробовать еще и еще. Чтобы научиться прикасаться к мирозданию всякий раз, когда захочется.
Чтобы нарисовать свои тридцать шесть видов Фудзи.
Чтобы сыграть на равных с Эчизеном Ремой.
Чтобы никогда больше не бояться проиграть. Или заболеть. Или каким-то иным способом потерять себя.
Юкимура видит на дороге пляшущие отсветы фар, вскидывает на плечо сумку с этюдником и, слегка пошатываясь, идет к выходу с корта.
@темы: авторский фик, джен, G
-
-
12.05.2011 в 23:26-
-
12.05.2011 в 23:40Автор, у меня слов нет. Вы шикарны.
-
-
12.05.2011 в 23:57-
-
13.05.2011 в 00:12Но сам концепт, что Самурай играет для сына... Аняня!
-
-
13.05.2011 в 00:18А концепт... ну, то, что лентяй и циник Нанджиро стал в финале учить Рему чему-то совсем уж из области дзена в применении к теннису, с моей точки зрения, таки дает повод предположить, что ему желательно, чтобы Рема все-таки поймал то же, что и у самого Нанджиро, теннисное просветление
-
-
13.05.2011 в 00:20Из автобуса? В фотошопе поправленная, или это окна в Японии такие чистые?)))
Шучу) Фото шикарное.
Влезет-влезет)) Особенно если вы макси напишете....))
-
-
13.05.2011 в 00:25Макси про Нанджиро - это как-то... ориджинал проще будет написать
-
-
13.05.2011 в 00:34